Татуиро (Serpentes)

Меру нагнулся над перилами, смотря вниз. В темноте не видна была вода, заполнившая весь мир. Только морось и шлепки. И в голове снова шуршали мысли о том, что всё сделал неправильно и вождь отказался помочь. А старик Тику бормотал ерунду про всё, кроме его раненой руки. И теперь, хоть выломись сухой веткой, а повернуть ничего нельзя. Можно только подумать о том, что делать дальше. Как не ошибиться? Скоро выйдет Айна, высушит мокрую после ушедшей воды землю. И его женщины — взрослая и маленькая, уйдут в лес, по тропам, которые такие разные. Одни тропы — для еды, вдоль них растут кустарники с ягодами и хорошие травы. Но вот другие… Петляют по лесу, иногда выбегают к реке и даже делают вид, что поворачивают снова в деревню, но на деле все ведут туда, где лес становится чужим для людей. И там, на тропах, всегда пахнет так, будто за деревьями только что кончилась охота.

В доме за спиной тихо ходила Онна, под мостками иногда слышались всплески. Мокро шелестели листья, переговариваясь стекающими каплями.

— …Ты можешь выбрать, Меру. Отдай одну. А другая — останется.

Меру тряхнул головой и потёр висок. Мысли шуршали, покусывая лоб изнутри, казалось, они выползают через уши и протекают в воду сквозь сплетённые жерди. И шорох складывается в слова.

— Выбранную приведёшь сам. С-сам. Выбереш-шь и приведёш-шь…

Мужчина открыл рот, чтобы криком заглушить страшный шёпот, но сдержался мучительно, боясь испугать жену и спящего сына. Вцепился в перила и стиснул кривую жердь так, что боль выстрелила в пальцы, как сломанный сучок.

— Меру…

Он застыл, услышав шёпот из-за ствола дерева.

— Меру…

Боясь посмотреть, слушал затылком тихие неровные шаги. И совсем рядом — хриплое дыхание, перемешанное с резким запахом отты.

— Тику? Что ты тут делаешь, старик? — оглянувшись на мягкий свет очага, льющийся из дверного проёма, Меру оттеснил старика обратно к стволу дерева. Говорил тихо, чтобы не услышала жена.

Тику послушно попятился и встал, привалившись к грубой коре. В темноте его фигура казалась частью старого дерева, изломанным кривым корнем. Он молчал, только глаза время от времени ловили свет и взблёскивали красным.

Меру хотел сказать старику, что тот напугал его и потому рассердил, но вместо того рассердился на себя. Хорош охотник — стал бояться всего, даже старого калеку. И спросил, почти не понижая голоса:

— Что тебе, дед? Нужна еда? Видишь, моя рука почти зажила от твоих настоев. Хочешь, я крикну Онне, она принесет поесть и питья? Только отты не проси, нет у нас.

— Нет, Меру. Еды не надо. Я сыт, охотник, — Тику говорил шёпотом, торопясь, и слова налезали одно на другое, делая речь невнятной.

Меру подступил ближе, вслушиваясь.

— Тогда что?

— Ко мне пришло знание. Ты просил о серых бабочках сумерек. Они рассказали… Но знание, оно… слишком… Я хочу его тебе…передать тебе…

— Мне?

— Оно и твоё тоже.

— Тогда говори.

— Нет, — старик затряс головой, замелькали над серым светом воды космы волос, — не здесь. Ты приходи ко мне. После дня, завтра. Скажи женщине, я снова полечу тебе руку.

Меру оглянулся на свет очага. Онны не было слышно, наверное, ушла к сыну.

— Хорошо, старик. Я приду. Пусть боги хранят тебя в ночи.

— Да, да…

И, когда Тику собрался уходить, ступая за толстый ствол, Меру удержал его за плечо.

— Зачем ты шептал мне?

— О чем, Меру?

— О том, что могу выбрать. Сам. Это — часть знания?

Тику отодвинулся от перил, держась за ствол дерева скрюченной рукой.

— Я… не говорил ничего. Мое знание ещё молчит. Это не я, охотник.

И ушёл, прихрамывая, исчез за чёрным стволом. Меру вернулся в дом. На пороге постоял, держась за дверь. Прислушался. Среди редких шлепков капель, всплеснула и зашелестела вода под мостками.

— Выбереш-шь. И приведёш-шь… — прошуршала темнота.

Меру захлопнул дверь и плотно задвинул засов, шепча закрывающие слова.

Белая чайка летела сквозь ночной дождь. Поворачивая маленькую голову, смотрела на зеркало воды, из которого торчали густые деревья. Она знала: дальше, за лесом, стоящим по пояс в воде, воды меньше и деревья покрыты ею лишь чуть выше корней. А ещё дальше из мелкой воды выползают тропы, ведущие выше, через изломанный лес, к серым скалам с чёрными зевами пещер. Там, рядом с ними, уже нет дождей, и если долететь, то можно устроиться в тёплой густой листве на ветке рядом со стволом и поспать, прикрыв жёлтые глаза. Но знала и то, что сон у серых скал не приносит покоя, воздух там тяжёл и пахнет тревогой.

Чайка не имела ума, а только животное знание о том, где хорошо её телу, покрытому гладкими скрипящими перьями. Ей нужно было место без дождей, отдохнуть, набраться сил и снова лететь через этот мир — в другой и дальше, дальше…