Татуиро (Serpentes)

— Видишь? А теперь, — она сплела руки, — малые змеи вместе — ахашш. Не тот, великий древний, а постоянный, бессмертный ахашш, в который всё время приходят новые, получая накопленные знания. Это великий Ахашш научил расу быть им.

Пальцы её шевелились в собранном клубке, бросая живые тени на задумчивое лицо. Витька посмотрел на свои кулаки. Вспомнил вдруг спортзал, превращающийся в пещеру, змей и девушек в ней, сглотнул.

— И что же он нашёл — в людях?

Ноа расплела пальцы и улыбнулась.

— Глупость. То, что было отринуто змеями ещё до времен. Страсть, упрямство, умение совершать нелогичные, бессмысленные поступки. Идти против разума, наперекор, и умирать от этой глупости. Змеи живут дольше людей на неисчислимый срок. Разум помогает им сберегать себя.

— Так что же…

— А то! — её глаза сверкнули. — Каждый глупый, упрямый и мятущийся человек приближает свою собственную смерть. Но раса людей продолжает существовать и не умирает! Мудрые змеи рождают потомство всё реже, наша раса стареет, мастер. А вы — вы идёте в вечность со своими глупыми горячими сердцами. Мало этого! Мы знаем, что за смертью — пусто. Ахашш умер, и тело его сгнило так же, как гниёт старый плод, упавший с дерева. А вы уверены, что после смерти живёте дальше. И потому можете позволить себе не беречь эти совершенные тела, бросая их в огонь неразумных страстей.

— Ну, не все уверены. Я, например, атеист. Это когда…

— Не трудись. Я много знаю о людях. Ведь не зря же я — Ноа.

Витька не очень понял, но, торопясь, чтоб не забыть, поставить метку словами, спросил о другом, наполовину утверждая:

— А ты разозлилась! Сказала о смерти Ахашша и про людей и разозлилась? А говоришь — не можешь.

— Не могут змеи, Вик. А я уже не совсем змея. Я — Ноа. Мы избраны. Для того, чтоб быть с вами, мастера.

— Подожди. Я думал, Ноа — имя.

— Змеи Ноа уходят к людям. К тем, кто разрешает себе жить сердцем, к самым неразумным, что не слушают даже слабой человеческой логики. К тем, кто весь день может сидеть на корточках и снимать кадр за кадром, как распускается цветок. Тебе это знакомо? И нам надо познать это в людях.

— Так значит вы сталкеры? Или шпионы?

— Разумная цель предполагает разумные действия. Раса змей должна выжить.

— И потому вы нас изучаете? Ты сидишь на мне, подсматриваешь и подслушиваешь? Потому что вашей долбаной расе нужны твои сведения?

Он вдруг стукнул кулаком по столу. Звякнула чашка по блюдцу. Ноа широко улыбнулась:

— Да! Вот так! И ещё — как ты кинул в угол, разбил! Сделай!

Витька набычился, сказал, не поднимая глаз:

— Не дождёшься…

— Дождусь. Но если хочешь сдержаться — сдержись, конечно. Твои глупости останутся при тебе, и ты всё равно будешь их совершать. Как тогда, у моря, спасал мелких ненужных и потому победил демона. Но я не шпион. Змеи Ноа уходят навсегда и никогда не сплетутся в ахашш, разве что перед сменой мира, умерев после танца. Мы можем только быть с вами. Жить с вами, сплетаясь в одно. Мы изгои, выбранные ахашшем изгнанники, самые разумные, самые сильные и быстрые разумом.

— Но тогда зачем же? Это как раз глупо, мне кажется.

— Нет, не глупо. Это лишь один из возможных способов выжить. Там, в мире змей, применены все возможные способы, и миссия Ноа лишь один из них.

— И что он может дать вам?

— Кто знает. Знание бесконечно, и мы можем найти неузнанное, действуя. А ещё мы можем родить нового великого Ахашша. Кто-то из нас, связанных с вами.

— Да? Да чем это лучше человеческой глупости — пойти туда, не знаю куда, сделать то, непонятно что!

— Намерениями. Охватить ещё неизведанные области. Цель ахашша — искать способы. Мы лишь инструмент общего разума, один из пальцев.

Витька смотрел на неподвижный огонёк.

— Мне надо об этом подумать, — сказал глухо.

— Конечно. Ты мастер. У тебя дар, живущий в сердце, а если ты будешь ещё и думать, ценность твоя для бытия возрастет стократ. Думай, да.

— Но всё равно ты разозлилась? — напомнил он.

— Мы действуем друг на друга. Я даю тебе силу, ты даёшь мне страсть. Когда мы сплетены, я живу твоими чувствами. И я могу злиться, грустить и радоваться.

— Я если я сейчас уйду? Брошу тебя тут, заберу Аглаю и уйду, уедем.

— Тогда я умру, — Ноа пожала плечами, глядя на огонёк.

— Ты умрёшь без меня… А я останусь без дара…

— Глупый. Конечно, нет. Тебе придётся труднее, и всегда будут соблазны — продать дар, сунуть в дальний угол, забыть, не захотеть больше трудиться, терпеть насмешки и жалость малоумных. Но это будут твои решения, человеческие, не следствие нашей разлуки…Но ты не оставишь меня.

— Почему? Ведь если ты не нужна мне…

— Потому что пожалеешь. Меня, неблагодарную, уже бесполезную. Ту, которой неважно — умрёт или нет. Совершишь очередную глупость.

Витька смотрел на свои руки, лежащие на нагретом дереве стола. Ноа — на него, спокойно и тихо.

— Да, ответил, — совершу. Не оставлю тебя. Наверное, я дурак.

— И этим удержишь мир, который всё время сползает в пропасть, — мягко сказала Ноа.

— Серьёзно? Удержу жалостью? Глупостью?