Татуированная любовь

В машине не было музыки, были слышны только шум мотора да треск коробки передач при переключении скоростей.

Сиденья внутри были кожаные, и сам салон оборудован по последнему слову техники.

Спустя какое-то время отец, не проронивший с момента нашего отъезда ни слова, тормозит. На тротуар падает свет из витрины круглосуточного магазинчика, где можно купить выпивку. Машина остановливается прямо перед ним. Я зажмуриваюсь; мигающие неоновые лампочки, зазывающие посетителей в столь поздний час, меня раздражали.

– Никуда не уходи, я сейчас вернусь, – предупреждает он и выходит из машины, а затем быстро скрывается в магазине.

Этот уголок Статен-Айленда напоминал мне те места, в которых я обычно бываю. Вон там, прислонившись к стене одноэтажного дома, стоит наркодиллер и пересчитывает деньги, а чуть поодаль, два старика сидят прямо на тротуаре и распивают бутылку дешевого виски, завернутую в бумажный пакет.

Отец вернулся и бросил что-то мне на колени. Это оказалась пачка сигарет, и я живо схватил ее, пока он ставил сумку на заднее сиденье. Потом он сел за руль, и мы поехали дальше.

Ехали мы, по-прежнему, в тишине. Я судорожно пытаюсь разорвать упаковку, которая отделяет меня от будущей дозы никотина. Голова начинает снова нормально соображать, и тогда я замечаю, что отец какой-то уж слишком спокойный. Казалось, он совсем на меня не злится, что, честно сказать, напрягало меня еще больше, чем, если бы он просто орал.

Я хотел побить его дочь, он должен быть в бешенстве! Куда он меня везет? Хочет убить? Или высадить где-нибудь подальше, чтобы избавиться от меня?

Но прежде чем моя фантазия нарисовала мне другие страшные картинки, Дэниел остановил машину прямо напротив бухты, недалеко от Байонского моста. Он выключил мотор и открыл дверь.

– Выходи, посидим, покурим и поговорим заодно, – говорит он мне.

Я гляжу на него исподлобья.

Поговорим? Как он себе это представляет?

Он уже вышел из машины и, оглянувшись на меня, добавил:

– Ну как, поговорим. Я буду говорить, а ты… ты будешь вздыхать.

Он хлопнул дверцей, забрал с заднего сидения то, что недавно туда положил.

Затем я увидел, как он ушел и сел на одну из скамеек в нескольких метрах от воды.

Я жду немного и тоже выхожу. Когда я приблизился к нему, он закрыл машину. Устроившись на спинке скамьи, я поставил локти на колени и посмотрел вдаль. Город напротив сияет сотнями огней, при этом выглядит умиротворенно и сонно. Гораздо более умиротворенно, чем я.

– Держи, – привлекает отец мое внимание.

Поворачиваю к нему голову. Он сидит на лавочке и протягивает мне пивную банку.

Серьезно? Я замираю.

– Ты когда-нибудь уже пил пиво? – спрашивает он.

Конечно, но где это видано, чтобы почтенные отцы богатого семейства, предлагали выпить маленьким бродягам из Куинса?

– Бери давай, я думаю, что ты его заслужил.

Аккуратно, но все еще очень осторожно, я протянул руку и взял банку. Он достал еще одну, точно такую же, из бумажного пакета, который был между нами, открыл ее и поднял перед собой.

– За Елену и ее наглость!

С трудом подавил смешок. Эта девчонка не просто наглая. Она самоубийца.

Я открываю банку. Первый глоток прохладного пива был, пожалуй, одним из самых вкусных в моей жизни.

Снова наступает тишина.

Так же как и отец, я выпил еще немного золотистого напитка, поставил банку между ног и открыл пачку сигарет.

Когда я вытащил одну, мой сопровождающий, имеющий, однако, весьма странные понятия о воспитании, стрельнул у меня, просто подмигнув.

Протягиваю ему всю пачку. Несколько секунд спустя он затянулся и, пустив дым через нос, сказал:

– Моя жена думает, что я бросил, и было бы хорошо, если она никогда об этом случае не узнает. Иначе достанется мне знатно. Мне кажется, что эта такая женская особенность, устраивать феерические спектакли, если ты их разочаруешь… А Елена тоже женщина. Ну, по крайней мере, скоро ею станет. Превратиться из ребенка в женщину – путь долгий и… очень болезненный для всех окружающих… И Елена этого не избежала. Она переживает какой-то очень острый кризис уже несколько месяцев, и мы не понимаем ни в чем дело, ни как нужно на это реагировать. И чем дальше, тем сложнее становится ее контролировать…

Блин, нафига он все это мне рассказывает? Какое это имеет отношение ко мне? Да мне плевать, что там у нее не так. По-моему, ей просто не хватает уважения и все. И будет неплохо, если хоть кто-то сможет поставить ее на место.

– Я тебе все это рассказал не случайно… То, что ты сделал сегодня вечером это…

Так, дошли до сути! Ему не нужно было увозить меня так далеко, чтобы это сказать. Да, да, сейчас будет вот это «ты не можешь больше оставаться у нас, и мы тебя отправим обратно в тюрьму».

– …это очень зрелый и взрослый поступок, – заканчивает он.

Зрелый? Я правильно понял то, что он только что сказал? Солис мне этих моралей прочитала уже, наверное, миллион, но ни разу она не произносила слово «зрелый».