Татуировка с тризубом (ЛП)

Власти не было. Милиция ушла с улиц и направилась по домам. Отделения милиции были сожжены. На улицах валялись выброшенные оттуда мундиры и фуражки.

Но это и все. Кроме этого – ничего. Никаких бунтов, никакого насилия и убийств, абсолютно ничего из тех вещей, которые обязательно появляются в кино, как только исчезает власть. Абсолютно. Львов был, как и всегда, порядочным. Кофе пил. Чаевые давал. Личико под слабенькое пока что солнышко подставлял.

Мы сидели с Василем Расевичем в роскошной кафешке "под Вену" при Кафедральной площади, где было полно приличных львовских горожан, вежливости официантов и приятных для носа запахов кафе. Мы говорили о том, что во Львове наступило "святое время", tiempo santo. В некоторых местах Южной Америки так называют субботу между Страстной Пятницей и пасхальным воскресением, когда Бог-Иисус, убитый в пятницу, но еще перед воскресным воскрешением из мертвых, не живет, не глядит, не видит – и в связи с этим можно делать все, что кому заблагорассудится. Греха нет. Ад не принимает.

Только Расевич утверждал, что здесь, в Украине, tiempo santo действует наоборот. Что все по будням грешат, а как раз в этот день, когда Бог не смотрит – не грешат. Следят. Не только другим, но и себе самим поглядывают на руки. Немного как в том старинном советском анекдоте про грузинского джигита, который всегда ехал на красный свет, а на зеленом – останавливался. А вдруг там тоже какой-нибудь джигит едет?

Да, Бог не смотрел, власти не было, только ничего, совершенно ничего и не происходило. Кто грешил, тот грешил, но каждый – как всегда – втихую. Не было Содома, не было Гоморры. Быть может, именно потому, что не было Бога. Поскольку того Бога, давайте договоримся, в независимой Украине никогда и не было.

Так что все было спокойно, если не считать появляющихся время от времени сплетен, что банки перестают выплачивать деньги. Тогда все бросались к банкоматам. Словно саранча, люди оголяли их и набрасывались на следующие.

Из Киева доходили все более страшные громовые раскаты. Там стреляли в людей. Пошли слухи, будто собираются закрыть польскую границу.

Мы с Расевичем болтались по городу от одного банкомата до другого и пытались чего-нибудь где-нибудь снять. В конце концов, как в кино, мы разделились. Расевич пошел влево, я – вправо. Если кто чего-нибудь найдет, должен был позвонить другому. В окрестностях улицы Шевченко мне встретился некий англофон, похожий на туриста.

- Man, yes, - возбужденно тарахтел он в трубку. – It's like a war and stuff/ No money in the ATM's, people starting panicking, man… they're shooting in the capital… dude, I'm tellin'ya![96].

Обходящие его люди смотрели на него, как на придурка.

Точно так же было в Киеве в тот день, когда сбежал Янукович. И в последующие дни тоже. Tiempo santo.

Еще перед бегством Януковича ситуация начала меняться. Все чаще уже не майдановцы боялись Беркута и титушек, а титушки с Беркутом – майдановцев.

При въезде в Киев со стороны аэропорта уже стояли посты Майдана, которые проверяли, не заезжают ли в город титушки. Они крутились между автомобилями, стучали палками по стеклам, заглядывали вовнутрь. В моем автобусе ехала парочка дружков, весьма похожих на гопников. Так в пост-Совке называют пацанов в тренировочных костюмах[97].

- Эй, титушки, вы лучше спрячьтесь, - сказал им водитель. Гопники оскорбились: какие, мол, титушки, они за Майдан, но послушно наклонились, чтобы в окна их, по крайней мере, не было видно.

Титушки сидели в Мариинском парке. Там у них был Антимайдан. Он был спрятан довольно-таки глубоко, среди деревьев. А вот в парке их уже было видно. Боже, насколько же сильно отличалось это от Майдана: всесоюзный съезд гопников, вот на что все это было похоже. Пацаны в темных куртках, темных штанах и прилегающих к темечку темных шапках крутились по парку с белыми пластиковыми стаканчиками в руках. Их одних стаканчиков шел пар, из других – нет. У некоторых гопников были красные носы.

Антимайдан был огражден. На входе здоровенные титушки[98] контролировали приходящих. Я показал пресс-удостоверение, и меня запустили. Там и вправду было мрачно и печально. Здесь уже стояли не одни гопники. Было немного старичков. И все равно – большинство было титушек. Они были похожи на армейских, переодетых в гражданские тряпки. Мне не хотелось верить во все те ходящие по Майдану слухи, будто все это молодые курсанты милицейских школ и парни из спортивных клубов востока страны. У них над головами, на громадном телеэкране, выступал Николай Азаров, януковический премьер. Тон у него был немного с издевкой, но в большей мере – злой и обиженный на весь мир.