Короче, уселся я за столиком и глядел. Загривок съел свой шашлык и ушел, а я глядел. На уставшую барменшу за стойкой, на какую-то молодую парочку с громадными сумками, делящуюся борщом и пивом, на каких-то поляков в горных ботинках, которые вошли, сморщили носы и ушли; на старичка, который вошел, поглядел на цены, затем долго еще к ним приглядывался, после чего тоже вышел; на какого-то паренька в тренировочном костюме, который заказал борщ, получил, попробовал, очень вежливо заметил, что тот холодный, так что борщ у него забрали, подогрели посильнее, отдали, и паренек очень культурно за это поблагодарил и съел. А потом вошли милиционеры. Странно как-то вошли, не вполне понятно – зачем. Вошли, и вроде бы смотрел, чего тут имеется поесть, но вообще-то как-то странно глядели на людей. Что так они вроде как проголодались, чего-то бы и поели, только на самом деле они кого-то разыскивают. Выглядели они при этом словно ни на что не способные шпионы из ситкомов, так что люди, поедающие свои шницели, картошку, шашлыки и борщи начали пофыркивать.
Мусоров это немного обидело, и они ушли.
Вообще-то говоря, мне было сложно представить революцию во Львове. Во Львове? Ведь здесь по кафе только сплетни разносят, а не революцию делают. Такой вот стереотип. Что ничего тут нет, одни только кафешки, кофе, пиво по вечерам, какая-то водочка, ужин. Театр, концерт. Культура – не война. Какой еще театр? Какой концерт? Какое кино? Кинотеатров – как кот наплакал, фильмов еще меньше. Какой-то кинотеатр имеется в центре города, к тому же, в том же самом здании, что и военное учреждение, так что сразу же после входа в двери в глаза бьет снимок президента государства и главнокомандующих вооруженных сил, и у всех такие серьезные лица, и в глазах у них бремя ответственности за страну, и тебе тут же делается как-то глупо, что ты хочешь идти смотреть какой-то там фильм, терять время, в то время как они здесь так серьезно висят, а рядом – государственный герб, какие-то занавеси, словно на школьной линейке, ведь государственная символика не может обойтись без драпировки, что же это за государство без драпировки.
Другой кинотеатр, не рекламируемый как студийный, "затерянный в путанице узеньких улочек старого города, а только обычный, коммерческий кинотеатр в торговом комплексе King Cross в предместьях. Туда едешь ночью, ну да, сквозь черную украинскую ночь, заходишь в комплекс через стеклянную дверь, включаешься в кругооборот мирового капитализма, ведь в этом комплексе-галерее, понятное дело, точно так же, как и во всех остальных торговых комплексах Европы, да, скорее всего, и в мире. Когда-нибудь, думаешь ты себе, в будущем туристы станут посещать древние торговые комплексы-галереи точно так же, как сейчас посещают старые города, ведь это же точно то же, вот только, думаешь ты, а что они там будут осматривать? Может, таблички: "бутик с обувью, начало XXI века", манекены, изображающих посетителей, одетые в народные костюмы типа "восточная Европа", конец одного тысячелетия – начало другого. Или же мужские тренировочные костюмы, какие-то мокасины, кожаный пиджак и кожаный головной убор (и неважно, что и одно, и другое из искусственной кожи), вечернее дамское платье, потому что у творцов этого скансена из будущего торговая галерея попутается с галереей изобразительного искусства, и все у них смешается, и они не будут знать, что есть что, и, не желая переживать "определенные неудачи", они не станут рисковать и оденут дам – на всякий случай – в вечерний туалет, чтобы никто ничего не сказал, и чтобы не было неудач. Вот что еще, размышляешь ты, может быть в такой галерее – ресторан с суши, первая половина XXI века. На табличке надпись, что в эти времена в восточной Европе имел место апокалипсис и полнейшее отсутствие веры в то, будто бы восточные европейцы сами в состоянии выдумать нечто осмысленное, так что пришлось обратиться к другим, сформированным культурам, чтобы черпать от них образцы, чтобы, хотя бы на миг, хотя бы поедая суши в заведении, притворяющемся японским, почувствовать, что имеешь дело с чем-то таким, что обладает формой, в связи с чем, его можно не стыдиться. Вот как раз в таких местах львовские кинотеатры и находятся. То есть – ничего особенного, как везде.
Так вот, во Львове все всегда твердили: нет, у нас ничего не будет, у нас по кафешкам сидят, а не бегают по улицам, чтобы машины палить. Вот и сидят; когда все начиналось, тоже сидели.