Татуировка с тризубом (ЛП)

Я люблю Киев. Люблю этот город, в котором имеется что-то, чем может похвастаться так мало польских городов: оригинальность. Киев – это отдельное качество. Да, Киев слишком далек от Европы, чтобы нахально протягивать к ней руки, и он слишком далеко отошел от Москвы, чтобы слепо пялиться в нее. Киев создает новое качество жизни в месте, которое для Европы не существует, ба, которое частенько даже не вмещается в европейские карты, и которое не в состоянии понять Москва. Киев – это метрополия между мирами, город на астероиде, который мчится сквозь черную пустоту, под громкую музыку и с шиком. И этот вот шик в Киеве мне тоже нравится. Киев творит новую тождественность, и, кто знает, не станет ли она одной из наиболее оригинальных и любопытных тождественностей во всей Европе. Ведь Киев уверен в себе, и Киев любит себя. А я люблю Киев.

Юг

В Одессе я ехал на такси, а таксист был местным патриотом и болтуном. Болтая, он еще и подпевал себе. А вот уже вскоре станет тепло, тра-ля-ля, и можно будет купаться в море, тра-ля-ля, ох и сколько туристов – целое нашествие, ой, как все станут здорово отдыхать, ой, так что ух!

У него были вьющиеся, уже седеющие волосы, темные очки, был он слегка поморщенным и выглядел похожим на какого-нибудь итальянца или грека в альтернативной версии истории, в которой Италия и Греция являются посткоммунистическими странами. Одесса за окном тоже выглядела так же. Мужик ездил на "волге", которая скрипела словно старый обувной шкафчик. На панели у него была приклеена иконка со святым Николаем, на сидениях одеялоподобные накидки, какие-то бусы – то тут, то там, с зеркальца свисали какие-то перья – постсоветский шаманизм; какое-то запаховое деревцо, от которого несло морским бризом. А что вы хотите – Одесса!

- А вот знаете ли вы, - спрашивал он меня, - историю Одессы? Так я вам расскажу историю Одессы, - решил он, - тра-ля-ля.

- Знаю, - ответил я, - только его это не слишком интересовало.

- Так вот, - рассказывал он, - дело было так, что сразу же после войны с турками испанский кавалер де Рибас помчался к императрице Екатерине с проектом основать крупный порт на Черном море, и она таки согласилась. Одесса расцвела, а потом, когда Екатерина умерла, так ее сыночек Павел, который ненавидел все, что только делала мама, приказал перестать давать Одессе деньги. Так Одесса на это…

- …отослала ему в Москву, посреди зимы, апельсины, и тогда до него дошло, - продолжил я. – Все в Одессе мне это рассказывают.

Водитель немного обиделся. Какое-то время мы ехали молча, доехали на угол Польской и Бунина. Я вышел, а водитель сказал:

- Но вот про это вы наверняка не слышали. Вон там, чуточку дальше, имеется памятник Шевченко. Раньше то был памятник Сталину, но вместо того, чтобы его валить, осторожненько обрезали наполовину. Верхнюю часть Сталина выбросили, а на ее место вставили Шевченко.

И теперь в Одессе поют такую, представьте, песенку:

Диты мойи диты,

Що ж вы наробылы,

На грузынську жопу

Хохла посадылы.

Выходя их такси, я громко смеялся. Хохотал всю дорогу до пивной. И только там мне сообщили, что таксист навешал мне на уши лапши, и что никакого памятника Сталину в Одессе никогда не было.

Юзеф Игнацы Крашевский[129] так вспоминал про Одессу в Воспоминаниях Одессы, Едыссана и Буджака: журнал путешествия в 1843 году, с 22 июня до 11 сентября:

"В море я принимал уже седьмое купание, после них мне всегда делается не слишком хорошо. Море было чистое, спокойное, красивое, но и холодное, как практически все, являющееся очень и даже слишком красивым, например - женщины. На морском дне был виден белый песок, несколько зеленеющий в глазах от цвета воды, и целые кладбища поломанных, меленьких и разноцветных раковинок: того несчастного морского народца, который воды выбрасывают на сушу, ради забавы стариков и детей".