Таврида: земной Элизий

Присутствие Воронцова сковывало языки всего состава суда. Решения, казалось, были написаны на челе этого государственного мужа.

Чтение показаний подсудимых и сентенция суда произносились одним и тем же голосом секретаря, в котором трудно было услышать признаки жизни. Сентенции суда были совершенно однообразны.

Секретарь читал: «По указу его императорского величества в Севастопольской крепости для осуждения на основании полевого военного судопроизводства, обвиняющего в севастопольском бунте и прикосновении к оному людей, произведя суд по всем правилам ‹…› находит симферопольского мещанина Антона Мартынова и 39 флотского экипажа матроса I статьи Никифора Пилипенко виновными в соучастии в бунте, потому приговаривает помянутых преступников Мартынова и Пилипенку на основании полевого уложения для большой действующей армии № 39 – казнить смертью».

Сентенции суда были делом совершенно секретным. Они никому не объявлялись, даже самому подсудимому. Он узнавал о решении своей участи, только когда его вывозили из стен каземата.

Одним назначалась казнь смертью, другим – гражданская смерть с отправлением на каторгу, большинству виновных – шпицрутены и немногим «счастливцам» – тюремные сроки. Никто не мог обжаловать постановления суда, но царь «всемилостивейше» заменил «казнь смертью» – шпицрутенами сквозь строй в пятьсот человек. Только семерка из трехсот пятидесяти семи смертников была присуждена к повешению, но в истории не осталось сведений, остался ли в живых кто-либо из «помилованных».

Военно-судная комиссия продолжала еще свою работу, а в городе уже происходила расправа.

Воронцов распорядился, чтобы в трех концах города: у Корабельной слободы, у Артиллерийской бухты и у шлагбаума были расчищены площади, и казнь производилась бы в присутствии жителей мятежных слобод.

11 августа 1830 года полиция сгоняла севастопольцев на места казней.

Казнены были семеро руководителей мятежа: Тимофей Иванов, Крайненко, Петр Щукин, Кондратий Шкуропелов, Федор Пискарёв, Матвей Соловьёв и Фролов.

В этот же зловещий день люди увидели и тех слобожан, которых погнали сквозь строй в пятьсот человек, и обритых, гремящих кандалами, отправляемых на каторгу.

Слободы были оцеплены. «Хребет беззакония» срыт до основания.

В высочайшем рескрипте на имя Воронцова, полученном в Севастополе 6 августа 1830 года, было сказано: «Печальные события, совершившиеся в Севастополе, показывают необходимость привести наконец предположение, чтобы чины морского ведомства не имели в сем городе собственных домов, также принять и другие меры для истребления духа своеволия и непокорности, столь неожиданно оказавшегося на самом деле. Убедившись сим, я приказал адмиралу Грейгу всех женатых нижних чинов, находящихся в Севастополе, равно и имеющих там собственные дома, перевести в Херсон, а вам вместе с сим поручаю: женам их и всем прочим женщинам, живущим в так называемых слободах, выдать паспорта и выслать из Севастополя, куда кто пожелает, слободки же уничтожить совершенно…»

В исполнение царского указа майор Локателли занимался очищением Севастополя от мятежной заразы.

Теперь путь севастопольцев был страшнее дороги на Павловский мыс. Мастеровых и флотских гнали в Архангельск. Указ гласил: «Всех людей 17-го и 18-го рабочих экипажей, которые не признаны виновными по делу о возмущении, отправить вместе с офицерами в Архангельск. Равным образом отправить в Архангельск всех женатых нижних чинов флотских и других морских команд, находящихся в Севастополе… Жен их отправить в Архангельск особо с паспортами, не дозволяя следовать с мужьями, выдавши на дорогу до Архангельска по 10 рублей. Детей до 8 лет оставить при матерях, а старее в кантонисты, в распоряжение графа Витта». В добавление к этому указу все, невзирая на возраст, женщины Корабельной и Артиллерийской слобод должны были немедленно покинуть Севастополь, отправившись куда угодно за его пределы. Этим не выдавалось никаких пособий.

Женщинам было сказано, что они могут поступать на работу в любом месте Таврической губернии, кроме Севастополя и Балаклавы. В то же время Воронцов запретил поселянам Таврической области брать к себе в дом на работу высланных из Севастополя.

Очевидец изгнания женщин и детей пишет, что «невозможно без трепета вспомнить о сем плачевном событии, когда рыдание матерей в рубище и вопль полунагих детей и даже грудных младенцев, изгоняемых из хижин своих среди ужасной нищеты и изнурения, в ненастное осеннее время на явную гибель, раздирали горестно сердце человека…»

Матросы, возвращавшиеся в Севастополь из плаваний, «с горестью увидели одни лишь опустошенные и разоренные свои хижины, не найдя в них ни жен, ни детей, осужденных к изгнанию… Теперь они влачат бесприютное существование».

iv

Такова была расправа, и Воронцов сыграл в ней роль зловещую.