Таврида: земной Элизий

Но вопреки всему, при всей волоките и оттяжке, при явной невозможности без строевого лесу закончить работы к весне, было сделано всё и даже больше, чем задумывали, и «юная колония без повеления, без денег, без плану и без материалов составила из себя городок…»

Не только мастеровитые матросы, отобранные плотники, столяры, каменщики, штукатуры охотно и сами от себя делали свое дело, но и остальные, все, кого не точила болезнь и кто не был на вахте, стремились на береговые работы. Корабли «Азов» и «Хотин», фрегаты «Храбрый», «Перун», «Поспешный», «Скорый», «Стрела», «Вестник», «Легкий», «Крым» и «Победа» с рассвета высылали на берег свои команды. Явились сюда и беглые помещичьи люди, и отпущенные солдаты. Среди них были и олонецкие каменотесы, и белорусские землекопы, и галичские плотники со своим нехитрым снаряжением: пилами, топорами, шпунтами и молотками. Все эти пришлые составили с матросами единую семью севастопольцев, да так и остались в созидаемом городе.

Веками безмолвные берега и прилежащие долины теперь гомонили до поздних сумерек, и этой воли к созиданию не могло остановить ни петербургское, ни местное начальство. На рейде стоял тот особый гул портовой стройки, в котором соединились грохот дробимых камней, визг пил, удары топора и над всем этим – всё заполняющий, хотя и негромкий, мерный рокот моря. Матросы ворочали глыбы, мерзли в студеной воде и взрыхляли землю, которая еще не ведала лопаты. Они были изыскателями, грузчиками, ломовой силой, строителями и художниками. Не зная этой земли, они находили всё, что им было нужно: известь, песок, глину, камень и лес. Поднимаясь вверх по незнакомым, путаным тропкам, они попадали в дикую чащу. Исцарапанные, изодранные шипами, колючками, крючковатыми сучьями, они достигали высот, где росли изрядные деревья, годные для плотников и столяров. Ровный лес был драгоценностью, но и корявый, сучковатый, кряжистый годился на кницы, брештуки. Целыми днями люди бродили по берегам бухт в поисках полезных предметов, которые иногда дарило им море. Обрывок веревки, старый крюк, корабельные доски – всё было нужно.

В своих записках адмирал Сенявин, в то время флаг-офицер у Мекензи, рассказывал: «Офицеры и матросы, расходившиеся каждый день по окрестным местам для отыскания дерев на постройку, камня и всего для себя пригодного – по образцу поселенцев на полудиком месте – нашли невдалеке от Херсонеса, на берегу нынешней Казачьей бухты, четыре грузовые лодки, испорченные во время возмущения ханскими поверенными у здешних обывателей и покинутые там своими владельцами». Лодки были хороши, должно быть, те самые, которые видел в 1783 году штурман Батурин, и они не требовали большой починки. Было доложено в коллегию, что лодки «сделали великую выгоду как для возки воды на фрегаты, так и каменьев из старого Херсона».

Каждый день приносил новое: росли стены зданий, стропила покрывались крышей, из печных труб валил первый дымок. Уже явственны были очертания города. Величину его можно было видеть по охвату земли, от Южной бухты до той, которая ныне именовалась Карантинной. По всему этому пространству уже намечался рисунок улиц, берущих начало от площади у самой гавани. Уже набережная кое-где оделась камнем, и свежеоструганным деревом блистала маленькая пристань на западном мысу.

Это был Севастополь.

«Хочешь зе́мли?»

Зе́мли, вместо небольших участков полезным поселянам, назначались тысячами десятин или боярам, оставившим их без внимания, или неизвестным пришельцам, не ведающим домостроительства.

П.С. Сумароков

Путешествуя по Тавриде, ученый Карл Иванович Габлиц, случалось, спрашивал поселян: «Чьи это, голубчик, земли?» На что по большей части он получал неизменный ответ: «Их сиятельства светлейшего князя Потёмкина». По этому поводу Карл Иванович мог вспомнить известную сказку о Коте в сапогах и маркизе Карабасе, которому принадлежали все земли и замки.

Появление светлейшего в Тавриде, его сребро-розовый выезд и сверкающая упряжь производили впечатление ошеломляющее. Потёмкин был не просто наместником – он владел Тавридой. Разумеется, и все земли принадлежали только ему. Легенды о потёмкинских поместьях дошли и до наших дней. Крымские справочники и поныне утверждают, что Гурзуф и Артек некогда были потёмкинскими[43], хотя это вовсе не соответствует истине.

Действительно, светлейший взял себе почти треть всех свободных земель, около 94 000 десятин. Ему принадлежали бывшие султанские владения[44], богатейшие долины Байдарская и Судакская. Земли его спускались к морю на востоке у Судака и на западе у Фороса.

Остальные свободные земли полуострова были розданы сановникам, придворным, приближенным Потёмкина.