Таврида: земной Элизий

Поначалу он струхнул и растерялся, когда посыпались на его голову бесчисленные ордера и распоряжения Потёмкина. Каховский бросался во все стороны и ничего не успевал, повергая светлейшего в недовольство.

Вскоре, однако, он понял, что одни распоряжения какими-то неведомыми ему, Каховскому, силами выполняются, несмотря на все трудности, другие – обречены оставаться в канцелярии, подшитые особым образом с отметкой об исполнении, но на самом деле не выполненные. Было много хлопот с переселенцами, учеными иностранцами, с помещиками и татарами; но по здравом рассуждении Каховский счел невозможным вникать в дела эти серьезно. Существовали особая устроительная комиссия, суд и, наконец, Василий Степанович Попов, правая рука Потёмкина, который одним росчерком умел положить конец всем запутанностям и неудовольствиям. Иногда Попов негодовал на Каховского за безделье и за то, что он норовит спихнуть с себя трудное.

Видя недовольство Попова, Каховский спешил его умилостивить. Он посылал ему что-либо приятное из даров Тавриды, присовокупляя: «Чтоб вы были к нам поласковее, посылаем вам один бочонок винограду, один бочонок груш и два мешка орехов».

Вскоре препровождался еще «и бочонок мидий из Севастополя да капсихорских два бочонка рябины и бочонок мушмулы»…

И Попов в самом деле становился ласковее. Еще ни у кого из новых владельцев земель не было домов и хозяйственных строений, а Попову в его чатырдагской даче Каховский всё устроил и даже нашел людей для заселения. И в Саблах, и в Капсихорской долине у Попова завелись фермы и виноделие. За это Попов не забывал Каховского, относился к нему снисходительно и всегда умел отвести от него гнев Потёмкина.

Светлейший не разделял свое и государственное: посевы вкруг учреждаемого порта или ботанический сад на казенной даче были для Потёмкина предметами такого же попечения и похвальбы, как и посевы, сады и парки, разводимые на собственных землях. Часто он вовсе забывал, что принадлежит ему, а что казне.

Но ни Каховский, ни Попов этого не забывали, часто предпочитая интересы Потёмкина – делам казенным. С большой ловкостью умели они подменить одно другим так, что светлейшему это было и незаметно, и удобно. Письма Каховского Попову полны подробными сведениями об урожае и заготовках в Таврической области, но при внимательном чтении, судя по местам упоминаемым, можно убедиться, что речь идет, по большей части, о хозяйстве одного человека. О сидрах, винах, водках, копчениях и варениях Каховский докладывал так, как будто готовился завалить этими прелестями все русские рынки. Между тем, хлопотал он только об одном столе.

Когда первые караваны, груженные ящиками, бочонками, плетенками и бутылками, прибыли из Тавриды в Петербург, светлейший счел себя победителем. Он победил эту дикую природу, возродил ее к новой жизни – и вот плоды… Пиршественный стол светлейшего изобиловал дарами Тавриды. Здесь были вина столетней давности, виноградная водка (до сего времени всегда привозимая из-за границы), настойки и сидры из лучших альминских яблок. Здесь были черноморские балыки, копченные можжевеловым дымом, живые устрицы, кефалевая икра и крупнейшие каперсы с восточного побережья. Даже розовая султанка, отрада падишаха, лакомство римских патрициев, покупавших ее у черноморских греков по неслыханным ценам, являлась теперь запросто к столу светлейшего. Маленькие румяные яблочки в медовом сиропе неожиданно для гостей оказывались крымской рябиной, а корзина крупнейших греческих орехов, по словам хозяина, была собрана с одной ветви дерева, дающего восемьдесят тысяч плодов.

Чудеса эти заставляли мечтать об «эдеме», где, кстати, было так легко получить земли. Великолепная потёмкинская Таврида призывала в «свой земной рай».

Рождение славного города

Могу сказать, что во всей Европе нет подобной сей гавани – положением, величиной и глубиной.

Вице-адмирал Ф.А. Клокачёв – графу З.Г. Чернышёву

Штурман прапорщичьего ранга Иван Батурин осенью 1783 года был назначен командовать «описной партией», посланной с дозорного корабля «Модон» в Ахтиарскую бухту. Штурман Батурин и его команда должны были составить подробную карту всего берега от Херсонесского мыса до Бельбека. Батурин избрал для съемок высоты, с которых открывается широкая перспектива рейда, с большим округлым заливом, идущим к подножию Инкермана. От северных холмов он двигался к югу, и перед ним развертывался рисунок берега.

Десять бухт[40] причудливым узором изрезали землю. На берегу Большого залива – деревня Ахтиар; восемь маленьких домишек и небольшая казарма. За ними в глубине – долина, поросшая дубняком и можжевельником.

С юго-запада береговую линию замкнул прямоугольный кряж, омытый морем с трех сторон. На севере – изгибы реки Бельбек. В ее излучине – селение, другое – у подножия Инкермана, на реке Черной (Чурук-су), еще именуемой Инкерманкой[41]. Селения все небольшие, домов по двадцать.