Таврида: земной Элизий

Древний Сурож и старый Солхат «имели преисполниться всех изобилий» так скоро, как учреждены в них будут ботанические сады, плантации олив, шелковиц и новые виноградники. Для учреждения сего выписан был ученый садовод Бланк.

«Уроженец французский Иосиф Бланк обязался всё сие произвести в пятилетний срок, считая от первого генваря тысяча семьсот восемьдесят четвертого года». По договору он должен был за это время насадить деревья: «масличные, сладкие и горькие померанцев, разного роду цитронные, кедровые, баргамотные и иные какие угодно будет его светлости выписать из других стран». Сверх того, Иосиф Бланк обязался ежегодно садить деревьев: «миндальных тысячу, шелковичных две тысячи, персиковых пятьсот и т. д. – для рассаживания оных через два или три года, куда его светлости заблагорассудится». Затем «всходственность желания его светлости» Иосиф Бланк обещал еще завести фабрику «для делания водки, добротою против французской, также воды ландышевой, разных ликеров, ратафий и проч.». Оранжерею задумал построить этот ученый садовод не простую, а не иначе как о двух этажах.

Но, сделавшись директором садов и виноградников судакских, Иосиф Бланк предался безделию и дегустации вин в такой мере, что в приезд Потёмкина через два года по подписании договора едва был разыскан «в неблаговидном положении». По обозрении садов разъяснилось, что не только цитрусовых и кедровых деревьев он не насадил, но и старые деревья многие засохли, равно как и заморские саженцы. Виноградные лозы одичали, давали кислый плод, а новые венгерские не прижились. За такое небрежение Потёмкин велел ученого садовода Иосифа Бланка немедленно прогнать.

Его сменил соотечественник Бланка – ученый садовод Фабр. Вскоре по подписании договора стало заметно, что Фабр идет по стопам своего предшественника. Каховский докладывал светлейшему, что сады судакские у него «не в желательном порядке», так как он болеет непрерывно «от неописанной невоздержанности в пище».

Если принять во внимание, что медико-физик Мейер, по словам Каховского, «проживал в Бахчисарае, роскошествуя в прохладнейшей праздности», а горный инженер Фалькенберг, приглашенный «для открытия руд», в течение трех лет не только не открыл, но и не начал своего дела, то надо прямо сказать, что правителю Тавриды нелегко было справляться с «учеными» людьми.

Потёмкин скоро убедился в том, что циммермановские «ученые» и другие, из числа завербованных в западных странах, – по большей части авантюристы, жаждущие наживы и приключений.

Среди них была, правда, небольшая часть просто фантазеров и романтиков. Таких светлейший любил. Они его забавляли. Его собственные замыслы отчасти составлялись из фантастических проектов этих людей. Не потому ли был и он к ним снисходителен и щедр, что приходился несколько сродни всем этим жаждущим славы, сильных впечатлений и сказочных богатств? Так пристрастился он к генуэзскому дворянину Галера, который среди предков своих имел одного кафийского консула и поэтому горел желанием восстановить былую связь Генуи с Крымом. Не имея ни гроша в кармане, хотел он заняться торговлей и для начала ввозить в Тавриду шелк, хлопок, салоникский табак, оливки и машины для макаронной и «вермичельной» фабрик. Светлейший подарил ему земли в Кафе, где потомок консула и умер, не успев осуществить свой проект.

Снисходительный к фантазеру-неудачнику, Потёмкин был беспощаден к обманщикам и неучам, выдававшим себя за умельцев.

Вскоре он разогнал эту свору пришельцев и стал осторожен в назначении людей на таврические предприятия.

Служба у Потёмкина имела большие преимущества, так как давала возможность выдвинуться и нажиться.

Но служба эта была трудна благодаря срывам своевольного характера светлейшего и его особой манере распоряжаться казной… Д.Н. Свербеев в своих «Записках» рассказывает о том, как отец его, Николай Яковлевич Свербеев, бывший вице-губернатором Крыма, «бывал вынужден без всякого контроля, без всяких формальных расписок, по ордерам князя и даже по предписаниям от его имени, за подписью правителя его дел Попова, писанным часто на клочках, без номера, высылать немедленно десятки тысяч».

И многих безнадежно развращала потёмкинская беспечность в делах финансовых. Одержимые духом приобретательства, чиновники становились казнокрадами, роскошествовали, распутствовали.

Все дела в Тавриде вершили двое: правитель области Василий Васильевич Каховский и правитель потёмкинской канцелярии Василий Степанович Попов.

Оба были чиновники душой и телом. Попов – умный и деятельный. Каховский не отличался ни тем, ни другим. Но они понимали друг друга. Оба они преуспели в изучении сложного и переменчивого характера светлейшего. Каховский полагал это более важным, чем изучение края, ему порученного. Он склонен был считать свое пребывание на полуострове жертвой, приносимой любимому отечеству, что, впрочем, не мешало ему обзаводиться землями и неограниченно пользоваться дарами таврической природы.