Таврида: земной Элизий

Было положено начало устроению южного берега. Потёмкин никогда не бывал на «полуденном берегу», а лишь любовался им издали с высот Ласпи. Но он хорошо представлял себе все эти земли по описаниям, планам, рисункам, для него изготовленным.

Для первых опытов избраны были собственные земли светлейшего меж Ласпи и Форосом, а также водообильная Алупка.

Весной 1784 года были заложены первые парки на принадлежащих Потёмкину землях близ Фороса.

В 1786 году было закуплено в Константинополе, Смирне и на Принцевых островах множество семян и саженцев. В рапорте закупщика Клефрова – огромный список растений. Здесь маслина, шелковица, лавры, иудино дерево, гранаты, чинары, терпентинные деревья, пинии, дендроливаны, «мастяшные» деревья, рододендроны, сумахи, кипарисы, айвы, виноградные лозы и множество луковиц и семян лилий, тубероз, табака, пармских фиалок, «солнечного цветка» и других.

Ласпийские свои земли велел Потёмкин засадить шелковицей и маслиной, а все другие растения, привезенные с анатолийского берега, испробовать в Алупке. Там заложен был большой южнобережный парк, который должен был распространиться и дальше на восток.

Несколько богатых греков, не уехавших в свое время в Мариуполь или возвращенных оттуда Потёмкиным, предложили свои услуги в качестве садоводов. Кандараки, дед автора «Универсального описания Крыма», занялся новыми посадками. Он-то и посадил здесь первые кипарисы, из которых два дожили до наших дней. Этот Кандараки и сам, по-видимому, имел владения в Алупке и в других местах побережья. Он (или его родственник) оставил по себе в Никите несколько ценных деревьев, заинтересовавших ботаника Стевена.

Алупкинские посадки расположили так, как это делается при устройстве больших парков. Кипарисы сажали правильными линиями и маленькими рощами. Лавры с их темно-зеленой блестящей листвой перемежались серыми оливами и алоцветными кустами гранатов. Всё это должно было составить «прекрасные группы». Посаженные деревья «укоренились с успехом», и в начале следующего столетия алупкинские сады превосходили все прочие… Алупка, «будучи из самых южных селений в Крыму, служила ‹…› образчиком, что в нем иметь можно».

Парковые и фруктовые деревья потёмкинских посадок встречались и за пределами Алупки. От селения к селению на восток видны были следы планировки парков с лужайками, обсаженными розой или самшитовым кустарником, кое-где были устроены клумбы с сиренью и жасмином. Мисхор славился рощами лавров и маслин и гранатовой аллеей.

Екатерина одобряла планы Потёмкина безоговорочно. Она писала: «Князь Григорий Александрович, представленные вами распоряжения работ, по проектам в Таврической области назначенные, утверждаем мы ‹…› желая вам в производстве всего того добрых успехов».

Но в «производстве» были немалые затруднения, и главным из них был недостаток людей.

Не хватало руководителей всех этих начинаний: инженеров, архитекторов, планировщиков, садоводов, виноделов и т. д.

Нужен был рабочий люд: земледельцы, садовники, мастеровые.

Татары сидели на порогах своих домов, раскуривая трубки и размышляя, ехать ли им по слову мурзы, бея или муллы куда-нибудь в Македонию или Добруджу.

Татарские беи принимали перед русской властью низкопоклонное обличие и будоражили народ, которому внушали необходимость стать на защиту Корана или, во всяком случае, удалиться под сень его, в земли правоверных.

Потёмкин знал, что доверять всем этим Ширинам и Аргинам было невозможно. Многие из них имели тайные сношения с Турцией, а те, которые не считали себя призванными готовить возмущение в Крыму, стремились его покинуть. Двенадцать знатных мурз прямо заявили о своем желании переселиться на анатолийские берега. Эти двенадцать мнили себя апостолами ислама, испытавшими гонения в русском Крыму. И хотя не только не было этих гонений, а были всяческие изъявления русской веротерпимости, мурзы желали, чтобы народ следовал их примеру. Потёмкин им не мешал. Напротив того, «уведомляясь, что татары, оставляя свои дома, удаляются из Крыма», предписывал «нимало не делать им в том препятствия, но оставить их в полной свободе ехать куда пожелают»… По правде говоря, от тех, что оставались, не много видел он толку. Они кочевали от селения к селению, ища лучшего, переселялись в брошеные дома, захватывали чужие участки и не спешили браться за лопату. Степняки заводили в горных хозяйствах свои степные обычаи, сеяли просо и мололи его на ручных жерновах, гоняли отару и с величайшим равнодушием смотрели на иссыхающие сады.

Для начинаний в Тавриде нужны были люди.