В 1784 году Екатерина издала манифест о прощении «не помнящих родства» крестьян, бежавших в свое время за границу. Потёмкин применял этот манифест ко всем беглым, являвшимся в его наместничество. Жалобы Екатерине от пострадавших помещиков были бесполезны. Потёмкин стоял на своем и не возвращал бежавших. Дело было не в человеколюбии, а в хозяйственном расчете. Не может быть и речи о том, что Потёмкин проявлял в крестьянском вопросе какое-либо вольнодумство. Хорошо известна помощь, которую оказал он Екатерине своими советами во время Пугачёвского восстания. Именно советы и меры, которые принял Потёмкин для того, чтобы предотвратить подобные восстания (уничтожение Запорожской Сечи и самоуправления донских казаков), содействовали его возвышению. Правда, Потёмкин произвел некоторые реформы в армии в пользу солдат и был сторонником обуздания помещиков в расправах с крестьянами, так как вообще не терпел «кнутобойства», но было бы смешно считать его сторонником ограничений крепостного права. Потёмкин добывал рабочие руки любым способом, так как крепостных на юге было ничтожно мало. Он закрывал глаза на «законное право» помещика и поощрял побеги крепостных, делавшие их вольными поселянами. Поступая таким образом, Потёмкин рисковал многим, но чутье практического деятеля заставляло его вступать в невольную борьбу с установлениями режима, им же утверждаемого.
Не менее свободно действовал Потёмкин в отношении солдат тех полков, которые стояли на юге. Если ему нужен был поселянин, он списывал любого солдата как негодного к службе. Солдат получал земельный надел и превращался в казенного крестьянина. Отпущенные солдаты были потеряны для помещиков. Эти солдаты больше не возвращались в крепостное состояние.
Нужны были опытные садоводы, и Потёмкин решил, что жители Эгейских островов и побережья Средиземного моря лучше всех других освоятся на землях Крыма, особенно на южном побережье. Потёмкин пригласил для садоводства албанцев с греческими военачальниками во главе. Они имели большие заслуги в Чесменском и других боях с Турцией, и теперь им поручалась береговая охрана. Они создали особый греческий батальон, который подчинялся флотскому севастопольскому начальству. Штаб его находился в Балаклаве, а отряды – по всему южному берегу. Арнауты, своей одеж-дой напоминавшие античных воинов, вооруженные ятаганами, кинжалами, пистолетами и длинными турецкими ружьями, были грозой турецких разведчиков и возмутителей и неоднократно оказывали помощь русскому флоту:
Здесь поэт[39]
допустил некую вольность. По его словам можно легко себе представить арнаутов бескорыстными воинами, которые лишь охраняли южнобережные поля. Это было не совсем так. Заглядывая во все долины и рощи, они выбирали лучшие земли для своих начальников, пасли стада, вытравляя новые посадки. По всему берегу были рассеяны домики, которые являлись сторожками владений Кочиони, Бардаки и других греческих офицеров. Этих воинов-пастырей обуревала жадность: они набрали себе земель несообразно со своими силами и умением.Идея такого странного землевладения могла принадлежать только пылкой фантазии светлейшего. Здесь была какая-то связь с грандиозными его византийскими планами.
Кроме того, не видя желающих селиться на побережье, Потёмкин считал такого рода греческую колонизацию полезной для края.
Среди призванных Потёмкиным к устроению Тавриды мы находим замечательных исследователей. Василий Зуев открыл первую страницу изучения полуострова. Продолжателем был академик Паллас. Географ и геолог Габлиц, не только ученый, но и практик, исследовал сивашскую соль и поставил дело соляных разработок.
Ученый садовод Гульд занимался планировкой садов и парков, а также подбором сортов деревьев и кустарников, полезных к распространению в Тавриде.
Инженер Корсаков занимался проектами портовых сооружений. Архитектору Ивану Старову было поручено градостроительство и возведение дворцов, дач, зданий для присутственных мест.
Екатерина излагала таврические планы Потёмкина своему заграничному корреспонденту, медику Циммерману: «Для всех этих предметов лица, знающие это дело, были бы необходимы».
Циммерман был не только ученым корреспондентом императрицы, но и поставщиком ученых людей.
Но королевский медик часто бывал обманут.
Доверяя письмам Циммермана, Екатерина сама в Петербурге заключала с прибывшими договоры и отправляла этих иностранцев в Тавриду. Никто в России не знал этих людей, а светлейшему некогда было выбирать и раздумывать: он торопился благоустроить край.