Тавриз туманный

- Наша сердечная дружба с Ниной не носила любовного характера, - сказал я. - Никаких обещаний мы друг, другу не давали. Наше знакомство будет опять продолжаться. Вы не расстраивайте себя, я женюсь на лучшей девушке.

Сказав это, я встал. Нину так и не удалось мне увидеть.

ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ

Первое наступление карадагцев было отбито, но остановить дальнейшие атаки карадагской конницы, снабженной Царским правительством оружием новейшей системы, было совершенно невозможно. Чувствовался острый недостаток в пулеметах, в ручных гранатах, бездымном порохе... Выступать против хорошо вооруженного врага со старым оружием было немыслимо. Правительственные войска громили наши позиции, из которых при каждом нашем выстреле подымался дым и открывал неприятелю местонахождение наших бойцов. Мало того, даже для старых ружей, которые были у нас, мы не находили ни патронов, ни пороха.

Революционная армия насчитывала до десяти тысяч человек, которых надо было снабдить оружием, патронами.

Вооружить столько людей и снабдить их патронами не было возможности. Контрабандисты, тайно ввозившие к нам патроны, продавали их по одному крану за штуку. Патроны, израсходованные на отражение первого наступления карадагцев, были куплены за восемьдесят тысяч рублей золотом. Торговля патронами в Тавризе стала самым прибыльным занятием. Поэтому иные бойцы берегли патроны, чтобы потом продать их по спекулятивной цене.

Карабахские купцы в Тавризе занялись торговлей патронами. Как пиявки, всосались контрабандисты в организм революции и рвали его на части.

Когда я пришел к сардару, там шел спор о расплате за патроны. Саттар-хан требовал от представителя купечества Гаджи-Мехти обложения купечества налогами, чтобы уплатить за патроны.

- Господин сардар! - говорил Гаджи-Мехти. - Прикажите расстрелять меня, старого революционера! Я не могу разорить купечество и, отняв все их имущество, отдать на патроны и порох, чтобы стрелять в правительственные войска. Господа, что тут стыдного? Раз мы бессильны против правительственных войск, зачем нам зря губить народ и грабить купцов? Лучше всего сейчас же просить консулов великих держав в Тавризе помирить нас с правительством. Что поделаешь? Раз не можем, надо уступить. Разумнее будет вернуться с полпути...

Наступила тишина. Гаджи-Мехти решил, что все согласны с его предложением и стал еще смелее в своих предложениях, заговорил даже о сдаче и предложил свои услуги в качестве посредника между революционерами и правительством.

Ни я, ни другие товарищи не проронили ни звука. Глаза Саттар-хана метали молнии, и мы ждали бури.

Саттар-хан вспыхнул, как порох. Все затрепетали.

- Господин гаджи! Твоя просьба о том, чтобы я велел расстрелять тебя, совершенно излишня. Я и без этого могу сейчас расстрелять тебя!..

Взоры всех с интересом устремились на Гаджи-Мехти: что он сделает?

- Го-гос-по-под-дин са-са-сар-дар! Я-я-я не т-т-так с-с-ска-зал... заикаясь стал лепетать Гаджи-Мехти.

- Никто не смеет говорить Саттару о сдаче! - продолжал сардар. - Каждый должен знать, при ком и о чем можно говорить. Я отрублю руки, протягивающиеся к иранской революции, точно так же отрублю и языки, делающие ей предательские предложения! Не по вашему совету, господин гаджи, мы начинали революцию, чтобы по вашему же совету ходить с мольбой о прощении ко всяким консулам. Оставьте меня. Вы свободны... и навсегда!

При последних словах сардара Гаджи-Мехти задрожал, от страха у него треснула губа, и он, прижав платок ко эту, поплелся к двери.

- Прежде чем сдаться врагу, революция расправится с вами, - крикнул ему вдогонку Саттар-хан.

Гаджи вышел. Сардару принесли кальян. Несколько минут длилось гнетущее молчание. Затем было решено расплату за купленные у карабахских купцов патроны возложить на нескольких саррафов.

Комната опустела.

- Надо подумать... - сказал мне удрученно сардар. - Близятся тяжелые дни. Надо найти пути для переброски вещей с того берега Аракса...

Я ничего не говорил сардару о своих планах, и он не был в курсе моих дел. Я не доверял окружавшим его людям. Не могло быть, чтобы в ставке Саттар-хана не было ни одного царского шпиона. Из осторожности я не говорил при посторонних даже о самых обыкновенных вещах, касающихся царского консульства.

Нина должна была выехать рано утром. Выйдя от Саттар-хана, я опять пошел к ней. Тахмина-ханум была еще там. Она и Зейнаб, съежившись, сидели на диване.

Вместе со мной в комнату вошла и жена Минасяна Шушаник. Видимо, они боялись, что я выкину что-нибудь по случаю выхода Нины замуж.

Нина уже была дома и готовила чай и ужин. Маленький Меджид бегал за ней, радостно повторяя:

- Дядя присол, дядя присол!..

По общему настроению я догадался, что обиженная Зейнаб объявила Нине о своем нежелании дальше работать у нее и ищет случая, чтобы поговорить со мной.