Тавриз туманный

- Снаряд попал в толпу, где находился и он. Убитых, было несколько человек и разобрать трупы не удалось. Все они похоронены вместе. По четвергам женщины Тавриза ходят на одну могилу и называют ее "братская могила". Я никогда его не забуду. У него была старая мать и сестры. Портреты двух детей он всегда носил во внутреннем кармане.

- А вы не узнали, откуда он был?

- Как же не знать? По бумагам узнали, что он приехал из Баку, из района Биби-Эйбат. Бедный, он часто говорил нам, что собирается и нас повезти в Баку.

Рассказ Зейнаб сильно заинтересовал меня. О судьбе многих бакинцев не знал и сам Саттар-хан. Где и как они умерли, было неизвестно. Многие из них пропали без вести.

- А что теперь делает Джавад-ага? - спросил я Зейнаб.

- Что ему делать? День и ночь сидит в окопе с ружьем в руке. Вот уже целый месяц, как он не видел Меджида. Его любимое место - окоп. Он говорит: "наше спасение в этих окопах". Я ношу ему отсюда обед. Пока он кушает, я сижу в окопе, потом собираю посуду и ухожу. Бойцы всегда делятся хлебом друг с другом. Они ведь давно не получают жалованья.

- Почему же Джавад-ага не бросит окопа и не пойдет на какую-нибудь другую работу? - спросил я Зейнаб, желая узнать ее личное мнение о революции.

- Джавад-ага говорит: "я умру в этом окопе", - задумчиво ответила Зейнаб. - Он прав: нельзя же бросать начатое дело. Я сама пошла на работу. Но меня отовсюду гнали из-за мужа. Даже из дома "отца нации" Гаджи-Мехти меня выгнали с позором.

- Что за Гаджи-Мехти?

- Представитель Энджумена, Кузакунани.

- Ведь он же хороший человек, Зейнаб. Все его хвалят...

- Раньше и мы так думали, но, прослужив у него неделю, я поняла, что это за птица.

Зейнаб допила свой чай и поднялась:

- Будем живы, как-нибудь и о нем вам расскажу.

"ОТЕЦ НАЦИИ"

Только сегодня Зейнаб могла рассказать о том, как она поступила на работу к Гаджи-Мехти и как ее выгнали оттуда. До сих пор я не имел времени послушать ее.

Приготовив все к чаю, она поставила самовар на стол и застенчиво приступила к рассказу:

- В дом Гаджи-Мехти меня устроила Тахмина-ханум. Она знала, что мы неделями голодали; я давно искала работы, но Джавад-ага не соглашался. "Мне стыдно будет показываться друзьям и знакомым", - говорил он, но, видя, что ребенок умрет с голоду, дал согласие. Тахмина-ханум сказала жене Гаджи-Мехти, что одна женщина ищет место домашней работницы. Та велела привести работницу к ней, чтобы сна посмотрела. На другой день, рано утром, Тахмина-ханум взяла меня с собой в дом гаджи. По дороге туда она учила меня:

- Во-первых, не говори, что ты замужем; в богатых домах не держат замужних прислуг. Во-вторых, скрой, что у тебя ребенок - женщину с ребенком не пустят ни в один дом.

Сердце тревожно билось. Я боялась, что меня не примут, или кто-нибудь из прислуги узнает меняй раскроет правду.

- Не бойся, - успокаивала меня Тахмина-ханум, - тебя непременно примут, ты молода, опрятна и красива.

Эти слова еще более усилили мою тревогу, как будто, не дай бот, Тахмина-ханум вела меня выдавать замуж. Гаджи-Мехти нас не хотели впустить. Слуги, стоявшие у ворот, приняли нас за нищих и отгоняли метлой. Наконец, впустили. Дворовые слуги оглядывали меня с ног до головы. Посыпались замечания по моему адресу. Волнение душило меня, и я не все слышала. Я еще никогда не служила в чужих домах и теперь была страшно смущена. Запомнились только слова одного из слуг:

- Посмотри, Мамдали, какая у нее походка!

- Да, - ответил другой, - клянусь твоей жизнью, Мешади-Гулам-Гусейн, правильно! Она ходит, как серна...

Пройдя первый двор, мы вошли во второй, а тут была половина дома, где жила жена гаджи. Двор кишмя кишел мужской и женской прислугой. Долго просидели мы на лестнице. Горничная, ходившая докладывать о нас, вернулась и сообщила, что госпоже заплетают косы и что она примет нас после. Наконец, нас позвали к госпоже. Она была очень полная и едва дышала. Подбородок у нее свешивался на грудь, груди высились на животе, а живот лежал на коленях. Она небрежно подняла глаза на нас. Тахмина-ханум с низким поклоном сообщила, что привела прислугу. Я склонила голову еще ниже.

- Пусть покажет лицо, я хочу посмотреть на нее, - сурово сказала ханум.

Дрожа от страха, я подняла голову и откинула чадру. Ханум внимательно осмотрела меня, потом, обратившись к стоявшей рядом женщине, сказала:

- Шараф-Ниса, посмотри хорошенько!

Шараф-Ниса подошла ко мне и велела открыть рот: она проверяла, нет ли у меня запаха изо рта. Не почувствовав никакого запаха, она сказала:

- И зубы и рот у нее чисты.

- Скинь чадру, - приказала ханум и окинула меня всю внимательным взглядом.

На мне все было рваное. Увидав это, ханум громко расхохоталась.

- Откуда ты привела эту уличную нищенку? - сказала она Тахмине-ханум и приказала осмотреть мои ноги и руки.

- Шараф-Ниса, - сказала она своей горничной, когда осмотр был окончен, - как ты думаешь? Она не похожа на порядочную женщину, иначе такая молодая и красивая женщина не была бы до сих пор без работы. Во всяком случае, у нее должен быть какой-нибудь недостаток.