Тавриз туманный

Меня проводили в комнату, устланную старыми паласами и циновками. В ней все было старое, рваное, потрепанное, вышедшее из употребления, но всюду была образцовая чистота.

Мне не раз приходилось бывать в бедных домах, но такого убожества я никогда не встречал.

По словам Тахмины-ханум она вышла замуж в Систане за цирюльника-тавризца. Когда муж привез ее в Тавриз, у них ничего не было.

Я сидел на почетном месте, на рваном бархатном тюфячке, и чувствовал себя в доме настоящего иранского рабочего.

Сын хозяйки - Гасан-ага, стесняясь меня, не садился.

- Садись, товарищ, садись! - уговаривал я его. - Мы с тобой единомышленники.

Гасан-ага не понял меня, но сел.

Он был очень разговорчивый и толковый парень, во всех его словах и поступках чувствовалась искренность.

Тахмина-ханум куда-то скрылась. Гасан-ага попросил разрешения встать и приготовить чай и еду.

Я стал внимательнее осматривать обстановку.

У чашек, расставленных по полкам, были отбиты края. Между чашками, прикрывая их изъян, стояли старые коробки от папирос. На нижних полках стояли деревянные раскрашенные шкатулки, покрытые салфеточками. На стенах висели разнообразные вещицы, сплетенные из сухого колоса и соломы. Видные места комнаты были украшены пустыми французскими спичечными коробками. Все имущество этой семьи можно было бы купить за пять туманов...

Вскоре пришла и Нина вместе с Меджидом и Тахминой-ханум.

Тахмина-ханум, боясь, что я рассержусь на нее за лишнюю трату, начала оправдываться.

- Сегодня у нас светлый день, ты уж не обессудь. Правда, мы бедны, и у нас нет ничего достойного гостей, но я не считаю тебя и Нину-ханум за чужих. Что же делать, не всем же быть богатыми...

- Ничего, - Тахмина-ханум, - прервал я ее, - зато у вас семья хорошая. У вас я чувствую себя, как у родной матери.

Нина прошла во вторую комнату знакомиться с дочерьми Тахмины-ханум.

Когда чай был готов, позвали Нину, которая села на крошечный тюфячок. Стаканов не хватало, и мы пили чай по очереди.

Потом разостлали залатанную в нескольких местах, но чистенькую скатерть из узорчатого исфаганского ситца "галамкар".

Не имея средств, чтобы зарезать в виде жертвы барана, Тахмина-ханум зарезала своего единственного петуха.

Обед состоял из традиционного и так любимого тавризцами плова. Его нужно было есть руками, но для Нины принесли деревянную ложку.

- Тохвэ, Санубэр, - кликнула Тахмина-ханум дочерей, - идите сюда! Здесь нет чужих, все свои!

Вошли в комнату две молоденькие девушки в зеленых ситцевых чадрах и стали в стороне. Их более чем бедный наряд произвел на меня тяжелое впечатление.

Они стеснялись обедать при нас, и мать положила им плов в глубокую миску и разрешила уйти в другую комнату.

Посуды было мало. Я с Ниной ел из одной тарелки, а мать с сыном - из другой.

После обеда опять подали чай.

- Что же ты теперь думаешь делать? - спросил я Гасан-агу.

- Вы сами посудите, что можно теперь делать в Тавризе? Ковровые ткацкие все закрыты, да если бы и открылись, меня как неблагонадежного, туда не приняли бы. Я сам не знаю, что буду делать. Будь старое время, я не посмотрел бы на свою слабость и пошел бы в амбалы. Но теперь и амбалам нет работы.

"Чего только нельзя было сделать, - думал я, - если бы организовать вот таких неорганизованных рабочих Тавриза?"

- Раз ты революционер, - сказал я, - то должен быть в рядах революции. Я завтра же найду тебе работу.

- Я пойду на любую работу. Если вы захотите дать мне работу, во всех отношениях можете быть спокойны. Хотя я и молод, но опыта у меня много. За меня вам не придется краснеть, в этом я ручаюсь. Я не позволю себе этого...

- Гасан-ага любит военное дело, - вмешалась в разговор Тахмина-ханум, но это очень опасно...

- Что опасного? Как бы ни опасен был окоп, все же не опаснее сырой ткацкой.

СВАДЬБА ГАСАН-АГИ

В эти дни муджахиды справляли свадьбы. Желая упрочить свое положение, тавризские помещики и купцы охотно шли на установление родственных связей с воинами революции, выдавая за них своих дочерей и сестер.

Гасан ага тоже собирался жениться и выбрал себе в невесты дочь одного богача Ага-Касума. Сегодня вечером я был приглашен на свадьбу.

Я не мог сочувствовать этим принудительным бракам и свадьбам, справлявшимся под грохот орудий.

Вечером я зашел к Нине. Она передала мне инструкцию русского консула военачальникам правительственных войск и сообщила, что Эйнуддовле уже дошел до Ардебиля и набирает большую армию в Шатранлы.

Передачу этих сведений куда следует я отложил на утро, так как ночью никого нельзя было найти в штабе - все были в окопах.

Вскоре пришел за нами Гасан-ага.

- Гасан-ага! - сказал я. - Какое время теперь для свадьбы, когда город находится под свинцовым дождем?

Нельзя ли было отложить это на более спокойное время? Гасан-ага стыдливо опустил голову.

- Это все Тахмина-ханум! - вступилась за Гасан-агу Нина. - Она говорит, что если, не дай бог, случится с моим сыном какое-нибудь несчастье, то пусть он хоть изведает радость брака.

- Какая же радость может быть от насильно взятой девушки? - спросил я.