Тавро Лилит (СИ)

Декорированный под живописные руиныготическогозамканебоскрёб, напичканный кинотеатрами, комнатами релаксации, спа-салонами, магазинами, настолько органично вписывался в естественную среду, что казалось, будто он стоит здесь с незапамятных времён.

Поужинав в ресторане, Сатрэм и Милолика поднялись на смотровую площадку, оборудованную на крыше. Подойдя к балюстраде, они оказались возле самого края внутреннего шлейфа.

То, что называли границей Кольца, являлось своего родабетоннойдорогой вдоль внутреннего шлейфа, более низкого и плотного, чем внешний, и почти непрозрачного, посутивыполнявшего функцию крепостных стен.

Вдоль дороги теснилась искусственные посадки гигантских аспарагусов и акаций, с площадки виднелись их пышные кроны.

Внешний энергетический шлейф едва заметно мерцал радужными оттенками, и, глядя на него, Сатрэм понял, что это хрупкое равновесие нельзя нарушать. Малейшее изменение означало бы полный крах, гибель.

Вдруг стремительно набежали тучи. Ломаные линии молний вспарывали их толстые животы, хлынул ливень.

Сатрэм схватил Милолику за руку и увлёк под навес. Несмотря на зловещие вспышки силового поля Кольца, среди уютных рукотворных руин они чувствовали себя в безопасности. Зрелище было потрясающим: среди сполохов жёлтого неурочного света возникали и исчезали тёмные силуэты людей, убегающих от дождя, Кольцо мерцало и вибрировало, потом пришло в движение и вскоре раскалилось настолько, что вблизи невозможно было находиться. Оставляя за собой ровные полосы ослепительной красноты, с той стороны летели бесформенные куски какого-то полупрозрачного вещества, расплавленные камни.

В грохоте, доносящемся снаружи, смешивались вой ветра, треск ломающихся деревьев, крики людей. Всё сливалось в монотонную, мрачную гамму.

– Словно огромное неведомое существо корчится в предсмертных муках, – произнесла Милолика и крепче вцепилась в его руку.

Гроза бушевала минут тридцать, и оборвалась также внезапно, как и началась.

На месте будущего разрыва в Кольце появилась сверкающая линия; свет её постепенно ослабевал и, наконец, исчез совсем. Оцепенев от волнения, Сатрэм смотрел на то место, где постепенно расширялся разрыв.

В бреши, появившейся во внешнем шлейфе, возникли мрачные силуэты: базальтовые блоки, сложенные в огромные тяжёлые сооружения, невероятная растительность – то ли гигантскиетравы и кустарники, то ли карликовые деревья – всё таяло и расплывалось во мгле. Жемчужный туман делал пейзаж ирреальным.

– Пойдём поближе, – прошептал Сатрэм и потянул Милолику за руку.

Её трясло, но она кивнула и пошла за ним к балюстраде.

На фоне бледного неба перемещались какие-то тёмно-серые точки. Мир праотцев – мрачный, хмурый, холодный, неприветливый – жил своей жизнью, но, вопреки всему, казался незыблемым, как сама планета.

– Этот ловушка, – прошептала Милолика, крепче схватив его за руку.

– И принцип её действия непонятен, – пробормотал он в ответ. – Там что-то есть…

Сатрэм потащил её к самому краю, поближе к Кольцу.

Они не знали, как поведёт себя силовое поле. Всё вокруг раскалилось. Неожиданно раздался оглушительный грохот. Их подбросило вверх, потом швырнуло в сторону, и сверху полетели огненные вспышки, бесформенные выплески странной серой субстанции, похожей на сгустки протоплазмы.

Сатрэма вдруг обожгло. Он не мог сказать где: рука, нога, лицо… Потелупрокатилась жгучая боль.

А потом наступил миг абсолютной тишины. Это был одновременно и короткий, и крайне долгий миг. Он увидел бескрайний багровый океан, бросающий на рифы гигантские волны… Свинцовую тучу, застилающую горизонт…

Потом видение исчезло, и он увидел, что все куда-то бегут.

Сыпалась бетонная крошка, летела удушливая пыль. Сатрэм ничего не мог понять, только вдруг почувствовал, что его опущенная вниз рука пуста.

И тело Милолики под обломками.

В отчаянии он ползал по полу, наугад хватал всё, что мог сдвинуть с места, пытаясь вытащить Милоику, но дом, как злобное насмешливое существо, выставлял напоказ бурые камни, обгоревшие стены.

Он почуял удушливый запах гниения и распада…

***

У вины ужасный привкус…

Он оставался во рту каждый раз после того, как проходил очередной приступ фатальной ярости, в порыве которой он желал себе самой изощрённой смерти. Он пережил множество стадий чувства вины, раскаяния, гнева. И каждая отправляла его всё ближе к перерождению.

Он страдал из-за невосполнимой потери, от постоянного самоистязания, стал озлобленным, агрессивным.

Поначалу Сатрэм не замечал перемен в себе. Но стал тяготиться обществом друзей, знакомых, старался их избегать. Вскоре оставил работу в университете. Уединение стало такой же потребностью, как утоление жажды и голода.

Он заперся в доме. Неясные тени и шорохи в ночи, поскрипывание стволов деревьев за окном… Порой он задавался вопросом: неужели где-то за пределами этой отрешённости существует реальность?

Сатрэм оказался выброшенным за пределы нормального существования. Вскоре стал понимать: во всём, что его окружает, появилось нечто необычайное. Всё изменилось.

Кем он был? Кем стал?