Тавро Лилит (СИ)

– Я знаю одно, – сказал коллега. – Если нам не удастся изменить положение дел сейчас, то потом от Актории останется гарь и пепел.

Сатрэм поднялся из-за стола.

Пепел и гарь остались от его жизни, от личности.

Истина заключалась в том, что он уже не тот, кем был прежде.

***

В огромном холле, отделанном чёрным мрамором и зеркалами, под потолком, украшенном фреской, и среди великолепных копий античных статуй Сатрэму удалось немного расслабиться.

Но от ада, который внутри, не скрыться.

Консультация у специалиста и, возможно, последующая нейрокоррекция неприятная, но необходимая мера. И это решение он принял сам.

Сатрэм глядел на себя в зеркало: неподвижные глаза, холодный взгляд из-под нахмуренных бровей, высокий лоб. Лицо состоявшегося человека. Но он отлично понимал, что уже не тот достопочтенный акторианец, каким был раньше.

Сатрэм опустил веки, и словно из сумерек погрузился во тьму. Ему вспомнилось, как он удивлялся, зачем Милолике накрасили лицо, прежде чем положить в капсулу и отправить её в погребальный огонь.

В голову снова пришла и стала более отчетливой мысль о самоубийстве.

Он не боялся смерти, он желал её.

Смерть – единственный опыт, который предстоит постичь абсолютно всем живым существам. Он знал, как всё случится: туннель, яркий свет… Сверхчувственное восприятие. Последний всплеск активности головного мозга. Это может продолжаться около часа.

Умирать трудно. Но жить наедине с угрызениями совести труднее.

Лицо Милолики продолжало вращаться перед глазами.

– Вы на приём? – услышал Сатрэм и оглянулся.

На противоположной стороне холла возле дверей стоял смуглый темноволосый человек невысокого роста.

– Простите, что вы сказали? – смущённо откликнулся Сатрэм.

Мужчина подошёл ближе.

– Доктор Тала, – представился он и пригласил. – Прошу вас.

Тала вошёл первым и, громко стуча каблуками, направился к массивному деревянному столу.

Осматривая кабинет нейропсихолога, Сатрэм поразился гармоничному балансу тёмных и светлых оттенков: насыщенный синий, белый, коричневый, натуральное дерево, металл, стекло. В просторном окне за спиной Тала, как надежная опора хозяина комнаты, громоздились башни небоскребов. Впрочем, сорок третий уровень, достаточно высокая ступень социальной лестницы, чтобы не беспокоиться о завтрашнем дне.

Врач сидел за столом так, что мог контролировать дверь и не быть застигнутым врасплох. Сатрэм почти физически ощутил, что рабочий стол из чёрного дерева – центр всей комнаты, он как бы фокусировал всю энергию.

– Расскажите о ваших проблемах, – попросил доктор, откидываясь на спинку кресла. – И поподробнее.

Сатрэм долго подбирал слова, способные передать то, что стало его кошмаром.

– Между спиной и грудью, – наконец, произнёс он. – Там постоянно болит. Ноет. Нет, скорее, чувство лёгкой ломоты. Но это не самое страшное.

Он помолчал.

– Как вам это объяснить... В моем восприятии числа и буквы приобрели совершенно определенные цвета. Теперь буква «м» неотделима от синего, а «л» от жёлтого. Я ощущаю не только цвет, но и вкус, текстуру слов.

– Синестезия, – буднично, словно стараясь удержать Сатрэма в пределах объяснимого, произнёс Тала. – Неврологическое явление. Цвет воспринимается сразу несколькими органами чувств, через ассоциации со звуком, текстурой, вкусом и формой. Вообще люди «видят» разными способами. Одни получают информацию в виде образов или снов; другие воспринимают внутренние миры через звуки и слух; третьи «видят» при помощи обоняния, осязания или вкусовых ощущений.

– От этого можно сойти с ума, – пробормотал Сатрэм.

– А для творческих людей – это подарок судьбы, – вновь улыбнулся Тала. – Синестезия стимулирует творчество.

Прищурившись, врач наблюдал за ним.

«Он хитёр», – подумал Сатрэм, глядя в глаза психоневрологу. – «И, кажется, прекрасно знает, что происходит со мной».

Тала улыбнулся. Зубы у него были крупные и слегка желтоватые. Как у лошади.

– Это мучительно, – морщась сказал Сатрэм. – Некоторые слова я просто не могу произнести, не морщась.

– Например, Милолика? – врач побарабанил пальцами по столу. – Имя вашей умершей супруги.

Сатрэм вздрогнул.

– Я надеялся, что постепенно память о ней сотрётся.

– Пройдёт года три, прежде, чем вы оправитесь от потери, – сказал Тала, глядя на Сатрэма взглядом гурмана. – Но думать о Милолике вы никогда не перестанете.

Сатрэм почувствовал, что по щекам текут слёзы. Он хотел вытереть лицо, но руки отяжелели. Шея покрылась горячим потом.

– Чем сильнее любишь, тем дольше страдаешь, – явно смакуя, говорил Тала. – Чем глубже любовь, тем интенсивней обмен клетками, тем сильнее люди прикипают друг к другу. Видите ли, каждый человек наследует некий шифр, позволяющий клеткам складываться в неповторимую структуру, которая будет отличительной чертой личности.

Голос врача доносился откуда-то издалека, постепенно затихая.