Те, кого нет

— Постой вот так, — попросила она Матвея. Встала за его спиной так, чтобы видеть спящего Стропалецкого. На миг ей стало страшно — вдруг не получится или, наоборот, получится, да так, что обратно не вернётся — ходи потом с лицом пожилого дядьки. С этими залысинами и морщинами. Лицо уже почти привычно зачесалось, но в этот раз Лика не хотела полной трансформации, ей достаточно было лишь начала. В голове мелькнули какие-то вспышки, искры и потом появилась чёрная пустота. Лика с досадой прервала процесс. Видимо, не всегда она может превращаться. Или профессор знает какой-то секрет, блокирующий копирование его личности и копание в мыслях?

— Всё в порядке? — озаботился Матвей. Она кивнула, и тогда они забрались в машину.

Стропалецкий проснулся, потёр лицо руками и повёз их дальше.

* * *

Профессор обосновался в ближайшем пригороде по дороге на Выборг. Кирпичный одноэтажный дом с мансардой, прятался в самом конце улицы небольшого посёлка.

— Сейчас будем есть и разговаривать, — объявил профессор, ставя чайник на плиту. — Вы пока смотрите, что там в холодильнике, а я пойду, поменяю номера на машине.

Когда он вернулся, Лика уже пожарила яичницу на большой сковороде. Человек, вошедший на кухню, никак не походил ни на профессора, ни на водителя в синей бейсболке. Во-первых, он был лыс, во-вторых, носил большие круглые очки, придававшие ему вид учителя средней школы, в-третьих, имел сероватый оттенок кожи. Лика нахмурилась, разглядывая этот новый образ.

— Вы всё время меняетесь? — она разложила по тарелкам еду.

— Приходится. Иначе меня давно бы вычислили.

— Значит, тогда шесть лет назад, вы тоже играли роль?

— Да, тот образ был наиболее удачен. Я скопировал его из какого-то учебника по медицине. Грим, парик, очки…

— Но… разве вы не можете… ну, превращаться? — удивилась Лика. Гривцов же говорил, что профессор на его глазах принял его собственный облик.

Стропалецкий покрутил шеей и хмыкнул.

— Не всё так просто. Ты, наверное, уже знаешь, как можно вычислить арга?

Лика помотала головой, но потом кивнула.

— Глаза? Да, я догадалась сама. После того как Вернон светил мне в глаза фонариком.

— Он видел?

— Нет, я была в линзах. Он не успел. Но они всё равно меня ищут. Зачем?

— Они подозревают. У них нюх, я бы сказал. Это наёмники Бореуса.

— Это всё какой-то бред.

— Это не бред. Во всяком случае, этому бреду не одна тысяча лет.

— Что?

— Когда я начинал своё исследование, я и подумать не мог, куда это меня заведёт. Я был молодым земским врачом в Забайкайле. В числе прочих ко мне иногда обращались рабочие с серебряных рудников. У них были профессиональные заболевания, в том числе аргирия. Так называемый переизбыток серебра в организме. Серебро хороший антисептик, но в больших дозах — яд. У многих рабочих серебро накапливалось в печени, слизистых, в эпидермисе. Отсюда серый цвет кожи и сетчатки глаз. В принципе эта болезнь не смертельна, и они продолжали работать.

Один раз ко мне обратился один из таких рабочих. Он уверял, что может превращаться в соседа. Сначала я решил, что тут пора подключать психиатрию, но потом убедился, что он не фантазировал. Я взял у него образец крови. И это положило начало моим опытам. Конечно, на жалование земского врача делать это было нелегко, но у меня образовалось небольшое наследство, и я оставил врачебную деятельность. Организовал лабораторию и стал путешествовать по стране в поисках такого же феномена, как мой рудокоп. Аргирия не очень распространённое заболевание. Оно развивается медленно. Обычно в течение десяти лет прямого контакта с серебром. Ювелиры, горняки… У некоторых из них наблюдались необычные свойства. Незначительные. Один, например, мог удлинять нос, чем, кстати, и зарабатывал на жизнь, когда покалечился в шахте. Я ездил по стране, собирал образцы крови, пытался выявить закономерность, почему серебро оказывает на отдельных людей такое воздействие, но ничего не получалось. Может, я бы и разорился вконец с этой своей затеей, но тут вмешалась революция…

— Вы про девяносто первый год говорите? — уточнил Матвей.

Профессор вздохнул.

— У нас, молодой человек, революция была пока одна, всё остальное это мышиная грызня за власть.

— Чего? — Матвей посмотрел на Лику. — Он хочет сказать, что ему сто лет? — Лика пожала плечами. — Да, ты посмотри на него. Он похож на столетнего старца? — Матвей громко фыркнул.

Стропалецкий не мешал им обсуждать себя, мешал сахар в стакане с подстаканником и смотрел в стол. Потом продолжил:

— Революция застала меня в Италии, куда я поехал в надежде издать несколько своих статей. Ведь российское научное общество не принимало мои исследования всерьёз. Через знакомых я получил известие, что моя лаборатория сгорела, а с ней и все образцы и документы. Возвращаться, по сути, было некуда и незачем. Надо было как-то устраиваться в новой реальности. Тогда я ещё не знал языка, поэтому претендовать на место врача в какой-нибудь клинике не мог. Перебивался случайными заработками, переезжая с места на место. И вот в одном городке я и встретил его. Настоящего арга.