Те, кого нет

— Я понимаю, вам трудно принять этот факт, — продолжил профессор. — Мне и самому долгое время не верилось, что живу так долго. После того как погиб бедный Джованни, я был сам не свой. Пришлось срочно бежать, бросить все свои колбы, реторты и пробирки. В который раз я терял всё. Сложил в саквояж только самое ценное — последние образцы крови Джованни и свои записи — и покинул цирк ночью. Пешком дошёл до соседнего городка, где нанял экипаж. Я стремился в Рим, чтобы затеряться в большом городе. Но кровь, конечно, не выдержала бы такого длительного путешествия. Всё было кончено.

В отчаянии я решился на страшное: ввёл себе кровь Джованни. Почему-то казалось, что такая смерть будет достойным завершением моей бесславной жизни, полной гордыни и ереси. Да, я впал в грех гордыни — возомнил себя равным творцу, хотел изменить человеческую природу. Серебряная кровь разлилась по моим венам, и вскоре меня охватил адский жар. Я медленно умирал и радовался этому. Два дня я сгорал в лихорадке, а на третий проснулся здоровым, бодрым и выглядящим на десять, а то и двадцать лет моложе. На тот момент мне был пятьдесят один год. Лысина, одышка и близорукость. Утром того дня из зеркала на меня взглянул тридцатипятилетний на вид мужчина с несколько усталым лицом сероватого оттенка и со всеми своими утерянными ранее волосами. Тогда я ещё не знал, что цвет кожи останется со мной навсегда. Но что это могло значить, если сердце в груди стучало как когда-то в молодости, без перебоев, — Стропалецкий провёл рукой по гладко выбритой голове. — Но я вижу на ваших лицах глубокое сомнение, молодые люди. Вы не верите мне?

Матвей еле заметно дёрнул щекой.

— Как вы оказались возле дома Гривцова? Словно знали, что мы там будем.

— Вы активировали «Asylum». Я получил сигнал и поспешил на Каменный остров. Как оказалось, не зря.

— А что такое этот «Asylum»?

— Странно, что ты не знаешь, — Стропалецкий удивился. — «Asylum» или «Убежище» создано для защиты аргов, как вы могли догадаться. Своего рода «Подземная железная дорога».

Лика переглянулась с Матвеем. Это то, о чём шла речь в письме Дэна? Она уже открыла рот, но Матвей под столом сжал её руку.

— Вы имеет в виду аболиционистское движение[3] в Америке? — Профессор кивнул с довольным видом. Матвей пояснил специально для Лики: — Во времена рабства в Америке существовали люди, которые помогали рабам бежать, прятали, перевозили. Была целая цепочка тайных явок и мест, где беглец мог получить помощь.

Лика почувствовала раздражение. Матвей что, гордится своей начитанностью? Ну, Лика тоже что-то об этом слышала, кажется, в школе как-то проходили. Но невозможно же помнить всё. Она тоже умеет щеголять умными словами.

— Приятно видеть, что молодёжь ныне столь образована, — похвалил Стропалецкий, явно желая подольститься. — Однако уже поздно, — быстро сказал он, видя, что Лика снова хочет задать вопрос. — Предлагаю перенести нашу беседу на завтра.

Лика вздохнула. Интересно, сообщила ли Настя о её звонке родителям? Всё равно они должны сейчас с ума сходить. Стропалецкий поманил их за собой и показал комнаты в мансарде, где они могли устроиться. Лика встала на пороге небольшой спальни и глазами показала Матвею, что есть разговор. Тот так же глазами показал, что понял.

Через минуту, как стихли шаги профессора по скрипучей лестнице, Матвей уже поскрёбся в дверь.

— Проходи, что шуршишь тут, — Лика втянула его внутрь. — Этот Стропалецкий явно чего-то недоговаривает.

— Он врёт, это ясно. Он следил за нами ещё до того, как мы вошли в его дом. Помнишь дядьку, который пытался нас сфотографировать?

Лика кивнула. Точно. Тогда вдвойне странно, как он там оказался. И почему он ни разу не упомянул Дэна? Разве Дэн не по его указанию защищал Лику?

— Завтра мы доберёмся до моей гостиницы и что-нибудь придумаем.

— Ты уверен, что нас отпустят? Что-то сомневаюсь. И Гриве, и профессору нужна я, вернее, моя кровь, — она сглотнула внезапно подкатившую к горлу тошноту от короткого, как удар электротока, видения Риты на операционном столе.

— Ха! Кто не отпустит, этот столетний вивисектор[4]? — Матвей демонстративно развернул плечи и поиграл бицепсом, против воли заставив её прыснуть от смеха. — Не бойся, мы обязательно что-нибудь придумаем. — Рот его внезапно раскрылся в широком зевке, и он запоздало прикрыл его рукой.

Ей и самой внезапно захотелось спасть. Так сильно, что веки буквально упали вниз, став чугунно-неподъёмными.

— Пойду, — услышала она сквозь ватную тишину, отсёкшую все звуки.

Хотелось попросить, не уходить, не оставлять её тут одну, но язык уже не слушался, она повалилась на кровать, как была в одежде, и погрузилась в глубокий, почти обморочный сон.

* * *