Те, кто делает нас лучше

– Отход назад… Удар! Она не собирается выходить и играть, – наконец разочарованно протянул Сэм. – Она в ярости и поднялась на дыбы.

При явной угрозе тарантулы встают на задние лапы, а передние держат, как каратисты, готовые к нападению. При этом они показывают свои длинные черные клыки; иногда из клыков сочится яд.

Укусов Сэм не боялся – он 20 лет изучал тарантулов, и за это время его еще ни разу не кусали, – но на всякий случай отвернул лицо от входа в нору.

– Она может начать кидаться волосками, – пояснил он.

Вместо того чтобы укусить, раздраженный птицеед-голиаф задними лапами стряхивает со спины особые острые волоски, которые, попадая в глаза, нос и рот «нападающему», вызывают боль и зуд, не проходящие несколько часов.

Этого Сэм совершенно не хотел, потому что, как и мы после второго дня наблюдений за норами птицеедов, уже достаточно мучился от укусов других беспозвоночных, в основном клещей. Хотя Сэм уверял нас, что эти джунгли «безобиднее, чем лес в Огайо», где у него была лаборатория по изучению пауков, мы все каждый вечер принимали «Бенадрил» и «Экседрин», чтобы унять зуд, боль в мышцах и избавиться от вздутий на месте укусов.

Наши исследования были захватывающими и изнурительными. «У меня все болит, – записала я в своем полевом дневнике на третий день нашего пребывания во Французской Гвиане. – Мы мокры от пота, грязны с ног до головы, и на нас так много клещей, что мы уже перестали искать их».

Норы птицеедов обычно находились на крутых (больше 45°) склонах, покрытых гигантскими скользкими влажными листьями и заваленных гниющими поваленными деревьями, которые прогибались под нашими ногами. И хотя там было только два растения с прокалывающими кожу шипами (одно пальма, а другое лиана), мы то и дело натыкались на них, а при жаре больше 30 °С и 90 %-ной влажности даже небольшая ранка может быстро инфицироваться. В бурой листве могло быть скрыто осиное гнездо (Сэма ужалили на второй день), а среди палой листвы и гнилых стволов прятались смертельно опасные ядовитые змеи.

Поэтому в конце дня особенно приятно было возвращаться в «Изумрудные джунгли» – центр изучения природы, где мы остановились. Им управляли голландский натуралист Йоп Монен и его жена Марейке. В центре были побеленные, крытые жестяной кровлей гостевые домики, а в них – вентиляторы, горячая вода и удобные кровати с москитными сетками. Обширная территория была засажена местными тропическими растениями, и между ними вились многочисленные тропки. Но лучше всего было то, что даже среди этого комфорта животные постоянно были рядом, и даже в наших комнатах. По наружным и внутренним стенам вверх и вниз, как капли дождя, скользили гекконы. В нашей душевой обитала жаба. А однажды утром, собираясь встать с постели, я увидела, как из моего ботинка выползла маленькая змейка, которая нашла там убежище на ночь.

Естественно, Сэму не терпелось обследовать каждый уголок наших жилищ в поисках тарантулов. И как-то днем он нашел одного в горшке с бромелией на выложенной плиткой веранде в непосредственной близости от своей комнаты.

– Смотрите-ка! Авикулярия! – крикнул Сэм.

– Можешь дать мне свою ручку? – попросил он меня, когда я подошла.

Ручка была нужна ему не для записей. Он просунул ее между заостренными, как у ананаса, листьями и осторожно подтолкнул тарантула размером с детский кулак, чтобы тот шагнул вперед – в его раскрытую ладонь.

– Сай, – обратился он ко мне, – хочешь подержать ее?

Страх перед пауками отнюдь не врожденный – это подтверждено многими психологическими экспериментами, – однако люди очень легко поддаются арахнофобии. Научить молодого человека или животное бояться чего угодно, хоть безобидного цветка, элементарно. Но в экспериментах люди (и обезьяны) гораздо быстрее приучаются бояться пауков или змей, а не растений, например. Я, как и большинство американцев, выросла на многочисленных историях о страшных и опасных пауках. Несколько раз в юности и уже будучи совсем взрослой, я просыпалась по утрам с горячей покрасневшей припухлостью на теле, и врачи диагностировали это как укус паука (что, если верить Сэму, как правило, неверно), отчего у меня создалось впечатление, будто пауки кусаются просто так, ни с того ни с сего, да еще прячутся буквально повсюду, даже в постели. В детстве мама пугала меня рассказами о черных вдовах – пауках, которые в 15 раз ядовитее, чем гремучая змея. В Австралии я научилась быть осторожной с красноспинными пауками, родственниками черных вдов, которые, однако, кусают людей гораздо чаще, потому что любят селиться в темных местах, скажем в уборных. Все это пронеслось в моем мозгу, пока Сэм предлагал мне взять в руки живого дикого тарантула.

Я опустила глаза и увидела, что, еще прежде чем ответить, уже протянула ему раскрытую ладонь.