Те, кто делает нас лучше

Было рождественское утро, и настало время традиционного праздничного пиршества для наших кур. Пока Тэсс грызла в доме косточку, а Кристофер чавкал горячим пойлом в стойле, я понесла Дамочкам большую миску свежей горячей кукурузы, чтобы начать праздник. Но на этот раз меня ждал печальный сюрприз. Одна из моих Дамочек, любимая мною черно-белая курица старинной американской породы Доминик, лежала на полу мертвая, с головой, засунутой в дыру в углу курятника.

Я наклонилась и взяла курицу за чешуйчатые желтые ноги, чтобы поднять ее с пола. Но не смогла. Что-то или кто-то держал ее за голову и не отпускал. Я потянула сильнее и вырвала-таки ее. Мгновение спустя из дыры высунулась белая голова меньше грецкого ореха, с угольно-черными глазками, розовым носом… и пятнами алой крови на белом меху вокруг пасти. Это был горностай, крошечный зверек из семейства куньих, в своей зимней шубе. Он смотрел мне прямо в глаза.

Я никогда раньше не видела горностаев. Он был великолепен. Белее, чем снег, или облака, или морская пена, – такой белый, что, казалось, светился, словно ангельские одежды. Неудивительно, что короли отделывали свои мантии мехом горностая. Но еще более впечатляющим был его взгляд – настолько дерзкий и бесстрашный, что у меня перехватило дыхание. Это было существо длиной с мою руку, весом с горсть мелочи, но оно вышло из своей норы, чтобы бросить мне вызов, в то время как я угрожающе возвышалась над ним. «Что ты делаешь с моей курицей? – говорили мне эти угольные глаза. – Отдай!»

Естественно, я-то считала, что это моя курица. Я вырастила ее, как и всех ее сестер, совершенно ручной, из пушистого двухдневного цыпленка, все еще сохранявшего округлую форму яйца. Наши цыплята живут в моем рабочем кабинете, они весело сидят у меня на коленях и плечах, когда я пишу, или бегают друг за дружкой по полу, разбрасывая опилки и перышки. А иногда вносят свой вклад в мою прозу, пробегая по клавиатуре компьютера.

В результате такого воспитания все они очень ласковые. В конце концов я переселяю их из кабинета в курятник, и они начинают свободно гулять по двору, но бросаются к нам с Говардом всякий раз, когда мы выходим наружу. Среди них мы чувствуем себя рок-звездами. Они садятся перед нами на корточки, и мы гладим их или берем на руки и целуем в гребешки.

При Кристофере Хогвуде они всегда крутились вокруг него, когда он был на привязи, и иногда таскали у него еду. Тэсс ими не интересовалась: она была слишком поглощена своим летающим диском, чтобы гоняться за курами. А они следовали за нами с Говардом, когда мы работали во дворе, постоянно переговариваясь своими певучими голосами: где ты? Черви есть? О, жук! Сюда! По вечерам я запирала их в курятнике, и они взлетали на свои насесты – у каждой было свое место, рядом с лучшими подругами, – а я гладила их, и довольное кудахтанье и трели звучали для меня как колыбельная.

Погибшая курица была из тех, что жили с нами дольше всех. Она помогала молодым курочкам осваивать нашу совместную с Кейт, Джейн и Лилой территорию, учила цыплят не бегать через дорогу и предупреждала их, когда замечала ястреба. Она всегда с особым нетерпением ждала, когда ее погладят и накормят, и даже взлетала и усаживалась на складные стулья у обеденного стола, который мы ставили летом под большим серебристым кленом.

Ее тушка еще не остыла. Передо мной стоял ее убийца. По идее, меня должны были переполнять гнев и жажда мести. Тем более что мне были знакомы эти чувства. В мой первый день в детском саду я увидела, как маленький мальчик отрывает ножки пауку. Я укусила его, и, к ужасу родителей, меня с позором отправили домой. В колледже произошел еще один инцидент. Я узнала, что сосед моего бывшего бойфренда солгал о нем властям, и, разъяренная, решила высказать ему все, что о нем думаю. Но неожиданно столкнулась с этим соседом, когда поднималась по лестнице, чтобы найти его. К нашему обоюдному удивлению, я – худенькая, тонкокостная – схватила этого парня за воротник и приложила об стену. Я дрожала от ярости и была потрясена силой, которую она дала мне.