Те, кто делает нас лучше

Проходили недели, месяцы. Но мое отчаяние оставалось со мной. У меня стали выпадать волосы. А хуже всего было то, что мой мозг отказывался работать. Разговаривая с людьми, я подыскивала в уме слово, но произносила что-то совсем другое. Однажды в гостях у друзей я хотела пошутить по поводу нашего 80-летнего знакомого, который начал встречаться с 60-летней женщиной. Я хотела сказать, что он «покушается на младенца», но, к своему ужасу, выдала: «Он покушается на могилу»!

Я понимала, что это депрессия, причем серьезная. И, конечно, я пыталась справиться с ней. Я заставляла себя есть и пить. Я принимала витамины. Как и раньше, я трижды в неделю занималась в спортивном клубе. Каждый день гуляла, чтобы находиться на солнце. Наконец, пытаясь взбодрить свой мозг, я начала ставить в машине кассеты с курсом изучения итальянского языка. Но ничего не помогало.

И впервые за многие десятилетия я не могла уйти в работу. После смерти Кристофера я решила написать воспоминания о нашей жизни с ним. Поэтому каждый день мне приходилось в мельчайших подробностях рассказывать о 14 годах нежности и радости, которые приносили мне Кристофер, Тэсс и друзья, собравшиеся вокруг них, чтобы стать семьей, – о нежности и радости, которые теперь были утрачены навсегда. Даже соседские девочки переехали. Поэтому работа над книгой не приносила утешения. Она давалась мне с мучительным трудом.

Каждый день я отчаянно трудилась над рукописью. Но что потом? Криса и Тэсс все равно уже не будет со мной. Неужели я обречена испытывать это опустошение до конца дней?

И тут мне пришла мысль: я не могу этого вынести.

Я вспомнила о «Валиуме», который остался после болезни матери. Когда она умерла, я забрала его с собой, намереваясь благополучно избавиться от него. Но так этого и не сделала.

В итоге я заключила сама с собой сделку. Если к тому времени, когда я закончу рукопись, мне не станет лучше, я прекращу свои мучения одним уколом – как прекращают мучения животных ветеринары. Я сделаю себе инъекцию большой дозы «Валиума». Тогда я еще не знала, что это не сработает. Передозировка «Валиума» не убила бы меня, я просто проспала бы дольше обычного. Больше того, из-за депрессии я не понимала, каким страшным ударом стало бы мое самоубийство для близких. Я добилась бы только того, что моя боль перешла бы к тем, кого я любила, – а это было последнее, чего я хотела.

Но это решение принесло мне некоторое успокоение. Отныне я знала, что мне не придется страдать вечно, и поэтому могла продолжать бороться, пока не закончу то, что должна была сделать. По крайней мере, теперь я видела свет в конце тоннеля. Либо мне станет лучше, и я смогу жить дальше, либо нет, и тогда я покончу с этим.

Кроме книги о Кристофере у меня было еще одно обязательство, не выполнив которое я не могла принять окончательное решение. Я подписала контракт на небольшую книжку для юных читателей о работе доктора Лайзы Дэбек, выдающегося исследователя, которая тогда только начала отслеживать по радиомаячкам древесных кенгуру, обитающих в Папуа – Новой Гвинее. Мы подружились с Лайзой много лет назад, после того как познакомились на обсуждении моей книги о розовых дельфинах Амазонки, и для меня было делом чести рассказать о ее важной работе в этой книге. Поездка в те места, где она проводила свои исследования, была запланирована на март – в Нью-Гэмпшире в это время хуже всего: снег тает, превращаясь в грязь, и все выглядит серым и унылым. Возможно, это будет последняя экспедиция в моей жизни, думала я.

Первые три часа пути к нашему лагерю будут самыми трудными, пообещала Лайза. Значит, после этого станет легче, твердила я себе. Мое сердце колотилось в груди, как впавший в исступление барабанщик бонго. Каждый шаг вверх по крутому склону через тропический лес давался с трудом. Я шла, задыхаясь, опираясь на палку. Восьмилетний мальчик из деревни нес мой рюкзак, потому что сама я была не в силах. Одна из местных женщин, тоже работавшая носильщицей, протянула мне покрытую коростой руку, чтобы помочь. У нее явно было кожное заболевание. Я с благодарностью взяла ее за руку. Пот, боль в мышцах, заразные болезни – все это не имело значения. Так же как и прикосновения жгучих листьев или укусы пиявок, которые прыгали с деревьев и могли попасть прямо в глаз. Все, что имело значение, – это ставить одну ногу перед другой, пока не пройдут первые три часа. И тогда мы сможем сесть и отдохнуть.

А потом будет еще шесть часов пути – в этот день.

Полевой лагерь Лайзы находился в горах на высоте 3000 метров на полуострове Хуон в Папуа – Новой Гвинее, и, насколько ей было известно, никто из белых людей, кроме ее исследовательских групп, в тех местах никогда не бывал. Нам – восьми исследователям плюс 44 мужчинам, женщинам и детям из деревни Яван, несущим снаряжение и провизию, – требовалось в напряженном темпе идти три дня, чтобы добраться туда.