Те, кто делает нас лучше

Меня всегда тянуло к животным – куда больше, чем к другим детям, или взрослым, или куклам. Я предпочитала наблюдать за двумя моими золотыми рыбками, Голди и Блэки, или играть с моей любимой, но невезучей черепахой, Мисс Желтые Глазки. (Моя мать была южанкой, и задолго до воцарения феминизма я переняла у нее южную привычку даровать всем женщинам почетный титул «мисс».) Как и большинство домашних черепах в 1950-е, Мисс Желтые Глазки страдала от неправильного питания и погибла от размягчения панциря. Чтобы утешить меня, мама вручила мне куклу, но я не стала в нее играть. А когда отец вернулся из поездки по Южной Америке и привез мне чучело детеныша каймана – разновидности крокодила, я одела его в кукольную одежду и стала катать в игрушечной коляске.

Единственный ребенок, я никогда не мечтала о братике или сестричке. Мне не нужны были другие дети. Большинство из них были шумными и буйными. Они не могли спокойно стоять на одном месте и наблюдать за шмелем. Они носились и распугивали голубей, разгуливающих по тротуару.

Взрослые, за редким исключением, тоже не представляли особого интереса. Я безучастно взирала на родительских знакомых, которых видела до этого много раз, не в силах вспомнить, кто это такие, пока мама или папа не напоминали мне, какое домашнее животное они держат. (Например: «Это хозяева Бренди». Бренди, кобель рыжей длинношерстной карликовой таксы, обожал валяться со мной в кровати, пока взрослые, уложив меня спать, наслаждались вечеринкой. Но я не помню, ни как звали его хозяев, ни как они выглядели.) Одним из немногих людей без домашних питомцев, кого я тем не менее привечала, был мой «дядя» Джек – на самом деле никакой не дядя, а командир полка, друг отца, который рисовал для меня пегих пони. Пока они с отцом играли в шахматы, я старательно раскрашивала пятна.

Научившись разговаривать достаточно хорошо, чтобы обсуждать такие вопросы, я сообщила родителям, что на самом деле я лошадка. Я галопировала вокруг дома, ржала и мотала головой. Папа согласился называть меня Пони. Но моя элегантная и честолюбивая мать, желавшая, чтобы у ее маленькой девочки хватало здравомыслия притворяться принцессой или феей, была обеспокоена. Она опасалась, что я «отстаю в развитии».

Военный врач успокоил ее, заверив, что стадия пони у меня пройдет. Так и случилось, потому что я решила, что на самом деле я – собака.

С моей точки зрения, проблема была только в одном: родители и их друзья с готовностью рассказывали мне, как должна вести себя маленькая девочка, но некому было показать мне, как должна себя вести собака. Однако, когда мне исполнилась три, мечта моей маленькой жизни сбылась: у нас появилась Молли.

На сайтах, посвященных породе, о щенках шотландского терьера пишут, что они «активные и смелые», а также «энергичные и своенравные». Характерные для скотчей упорство и независимость проявляются едва ли не с первых дней жизни. Это древняя порода, выведенная шотландцами для защиты домашнего скота от хищников. Скотчи – низкорослые черные собаки – настоящие воины-горцы. Они достаточно сильны и храбры, чтобы справляться с лисами и барсуками, и достаточно смышлены, чтобы действовать самостоятельно, без команд хозяина, и умудряться перехитрить злоумышленников. При росте в холке меньше 30 сантиметров и весе всего около 9 килограммов, скотчи «обладают компактностью маленькой собаки и отвагой большой» – так охарактеризовала их писательница и критик Дороти Паркер. По ее словам, «они отличаются такой исключительной стойкостью, что единственное, что может доконать их, – это если их переедет автомобиль, но только и ему тоже достанется». Щенок скотчтерьера похож на двухлетнего малыша-дьяволенка, сидящего на стероидах и наделенного сверхъестественной несокрушимостью.

Неудивительно, что, хотя мы росли вместе, упорная и смелая маленькая Молли была моей полной противоположностью.

Когда мне исполнилось два года и наша семья вернулась в Штаты из Германии, где я родилась, со мной что-то произошло. В Германии у меня была няня, а теперь я целиком и полностью перешла на попечение мамы. Позже мама рассказывала мне, что в раннем детстве я переболела мононуклеозом, которым обычно заражаются в более старшем возрасте. Но моя тетя, папина сестра, считала, что это неправда, и много лет спустя я не нашла в своих медицинских картах никаких записей о таком диагнозе. Тетя была уверена, что меня в детстве придушили, или как следует тряхнули, или и то и другое вместе, и, возможно, не один раз. Во всяком случае, я много плакала. И даже через много лет, когда я уже была подростком, мать продолжала жаловаться друзьям на то, что мой плач частенько прерывал ее коктейльный час. Вечерний прием мартини был для нее лучшим временем дня. Очевидно, коктейли скрашивали ее одиночество, когда рядом не было никого, кроме рыдающего ребенка.

Как бы то ни было, я очень долго не играла и не разговаривала. И не хотела есть. Мне уже исполнилось три, а я совсем не росла.