Те, кто делает нас лучше

Однако Скотт испугался, что Октавия утянет меня в воду, и поэтому тоже вцепился в меня.

– Я думал, что в конце концов мне придется хватать вас за лодыжки и тащить из воды, – сказал он, когда осьминог внезапно отпустил меня.

Я же надеялась, что это был прорыв. Похоже, она все-таки проявила ко мне интерес, и в нем не было агрессии. Но правильно ли я ее поняла? Оценить намерения осьминога – это совсем не то же самое, что понять, например, собаку. Я понимаю Салли с одного взгляда, даже если вижу только ее хвост или одно ухо. Но мы с Салли – одна семья, причем в самом широком смысле. У людей и собак, как и у всех плацентарных млекопитающих, 90 процентов общих генов. Собаки эволюционировали вместе с людьми. А с Октавией нас разделяли полмиллиарда лет эволюции. Мы отличались друг от друга, как суша от моря. В состоянии ли вообще человек понять, что чувствует и думает существо, столь не похожее на него?

Конечно, я многому научилась у Кларабелль и ее восьминогих сородичей во Французской Гвиане, но никогда прежде я по-настоящему не дружила с беспозвоночными, тем более с морскими. Сама мысль о том, что я могу подружиться с осьминогом, была бы воспринята многими как антропоморфизм – проецирование человеческих чувств на животное.

Действительно, спроецировать свои собственные чувства на другого очень легко. Мы все время так поступаем в отношении других людей. Кто не выбирал для друга подарок, который потом оказывался не в радость, или не звал кого-то на свидание только для того, чтобы получить холодный отказ? Но эмоции свойственны не только людям. Гораздо худшая ошибка, чем неверное истолкование эмоций животного, – предположение, что у животного эмоций нет вообще.

Неделю спустя я снова приехала в Аквариум. На этот раз не одна. Продюсеры передачи «Жизнь на земле», идущей на Национальном экологическом радио, прочитали мою статью в журнале и послали ведущего, продюсера и звукорежиссера, чтобы записать эфир об интеллекте осьминогов. Но никто из нас – ни Уилсон, ни Скотт, ни даже Билл Мерфи, главный смотритель морской галереи, который ухаживал за Октавией каждый день, – понятия не имел, как она поведет себя.

Пока я вглядывалась в воду, Уилсон выбрал серебристую мойву из маленького ведерка с рыбой, стоявшего на краю аквариума. Октавия тут же подплыла и обхватила руку Уилсона своими присосками. Я опустила руки в воду, и она обхватила и мои тоже. Несколько щупалец высунулось из воды.

– Давайте, вы можете дотронуться до нее, – предложил Билл Стиву Кервуду, ведущему передачи.

А когда Октавия обвила щупальцем его указательный палец, Стив воскликнул:

– Ой! Вот это хватка!

Он был в восторге.

Вскоре мы, все шестеро – Билл, Уилсон, Стив и я, опустив руки в воду, а также продюсер и звукорежиссер, наблюдавшие у края резервуара, – купались в море разнообразных ощущений: Октавия обвивала нас своими щупальцами, и мы чувствовали ее присоски на своей коже; ее тело меняло окраску, а присоски, щупальца и глаза двигались. Мы гладили ее, ощущая под руками мягкую, шелковистую слизь, а она пробовала нашу кожу на вкус, оставляя на ней красные следы. Мы наблюдали, как меняется поверхность ее кожи: на ней образовывались бугорки, которые иногда выглядели как шипы, иногда как гусиная кожа, а иногда у нее над глазами появлялись будто маленькие рожки.

Мы решили дать Октавии еще одну мойву. Но, когда посмотрели на край резервуара, оказалось, что ведро исчезло.

При том, что шесть человек неотрывно наблюдали за ней, она стащила его прямо у нас из-под носа!

Мы не стали пытаться вернуть ведро. Октавия высыпала из него рыбу и держала его перед собой, изучая. Но, играя с ведром, она продолжала играть и с нами. Многозадачность дается осьминогам легко, потому что три пятых нейронов находятся у них не в мозге, а в щупальцах. Это почти то же самое, что иметь отдельный мозг в каждой руке – мозг, который жаждет стимуляции и наслаждается ею.

Я заметила, что участки кожи Октавии начали превращаться из красных в белые – цвет спокойствия и умиротворения.

– Она довольна! – крикнула я Уилсону.

– О да, – согласился он. – Очень довольна.

В Мировом океане обитает больше 250 видов осьминогов. О большинстве из них мы знаем мало. Но почти все они – в том числе и гигантский тихоокеанский осьминог – предпочитают жить одиночками, отдельно от сородичей. Даже спаривание у осьминогов запросто может превратиться в обед, если один партнер вдруг решит съесть другого. Так почему же осьминоги готовы дружить с людьми?

Я думаю, ради того, чтобы играть с нами.