Однажды, придя к ней, я увидела, что один глаз у нее вздулся. Дело было не в инфекции: просто ее ткани, как и ее разлагающиеся яйца, начали распадаться. Чтобы ей было комфортнее, Билл решил переселить Октавию из большого аквариума с его ярким освещением, шумной публикой и потенциально опасными для нее острыми камнями. Но захочет ли она оставить яйца?
Ко всеобщему удивлению, почувствовав прикосновение руки Билла, Октавия согласилась забраться в сачок, и ее перенесли в тихое, темное место, в бочку подальше от публики.
Прячась в своем каменном укрытии, она не видела нас долгие десять месяцев. И все это время я не прикасалась к ней и не играла с ней. Но все же после ее переселения из большого аквариума я решила повидаться с ней – в последний раз.
Мы с Уилсоном открутили крышку ее бочки и заглянули внутрь. На случай, если она захочет поесть, мы принесли для нее кальмара. Октавия всплыла наверх и взяла кальмара из наших рук. А потом бросила его на дно. Вовсе не голод заставил ее подняться на поверхность воды.
Она была стара и слаба. Дни ее были сочтены. Она не общалась с нами уже десять месяцев – учитывая продолжительность жизни осьминога, это все равно что не видеться с кем-то четверть века. Но она не только помнила нас, но и сделала над собой усилие, чтобы поприветствовать нас в последний раз.
Октавия посмотрела нам в глаза и нежно, но крепко прижала свои присоски к нашей коже. Так она провела с нами целых пять минут, а потом опустилась обратно на дно.
Поняла ли Октавия в конце концов, что ее яйца бесплодны? Было ли ей покойно в ее последние дни? Чувствовала ли она, как сильно я переживаю за нее? И имело ли это для нее хоть какое-то значение?
Хотела бы я знать, но не знаю. Зато теперь благодаря Октавии я знаю кое-что даже более важное. Лучше всего это выразил Фалес Милетский, греческий философ, живший больше 2600 лет назад: «Космос одушевлен, и в нем есть огонь, и он полон божественных сил». Дружба с осьминогом – что бы эта дружба ни значила для него – показала мне, что наш мир, как и миры вокруг и внутри него, наполнен светом, который мы не в силах постичь, и гораздо более одухотворен и чудесен, чем мы можем представить.
Глава 10
Тёрбер
Рик Симпсон узнал меня по определителю номера, но я не ожидала, что к телефону подойдет он. Я звонила его жене, Джоди.
– Рик? – мне удалось произнести только его имя, а потом меня стали душить слезы.
– Сай, ты как? Что-то случилось? С Говардом все в порядке? Приехать к вам?
Я не могла ничего сказать в ответ. Теперь я задыхалась и чувствовала себя униженной. Я не ожидала, что не сдержу слез, и уж точно не рассчитывала, что буду безудержно рыдать в ухо Рику.
Другое дело – Джоди, с которой я и надеялась поговорить. Ведь мы – она, я, Перл, Мэй и Салли – последние девять лет почти каждый день гуляли вместе, и она точно поняла бы мои сомнения и помогла бы мне разобраться.
В конце концов мне удалось взять себя в руки и рассказать Рику, что произошло. Никто не пострадал. Никому ничто не угрожало. Но я чувствовала, что моя жизнь вот-вот перевернется с ног на голову, и не была уверена, что готова к этому.
Первые признаки надвигающегося несчастья настигли нас в прекрасный снежный день во время лыжной прогулки.
Когда мы гуляли с Джоди, Перл и Мэй, Салли часто убегала довольно далеко от нас – в лесу всегда находилось, в чем поваляться и чем полакомиться. Но стоило мне позвать ее, и она поворачивала свои острые уши в мою сторону, несколько секунд прикидывала, надо ли менять свои планы, и потом всегда бежала ко мне. Однако в этот день, когда я стала звать ее, потому что она забежала в заросли репейника, который мне пришлось бы целую вечность вычесывать из ее густого меха, она даже не подняла на меня взгляд.
Салли оглохла.
С этим мы смирились. Купили ей ошейник с вибрацией, и я научила ее смотреть на меня, когда он начинает вибрировать, и получать за это угощение. Мы продолжили ходить в лес с нашими друзьями, только теперь избегали гулять вблизи дорог, так как Салли не слышала приближения машин. У ее глухоты был даже один плюс: по ночам нас с Говардом больше не будил лай Салли, переговаривавшейся с далекими лисами и собаками. Но эта потеря слуха испугала меня. Мы провели вместе всего девять лет. Неужели Салли намного старше, чем мы думали?
Я переживала. Вскоре мне предстояло ехать в Бразилию. Я должна была сопровождать Скотта Дауда, который первым познакомил меня с осьминогом в Аквариуме Новой Англии, в путешествии вверх по Риу-Негру, темноводной реке, которая сливалась со светлыми водами Рио-Солимойнс и давала начало Амазонке. Я работала над книгой для юных читателей о домашних аквариумных рыбках: откуда родом эти маленькие яркие создания и как они могут помочь в сохранении тропических лесов. Но мне очень не хотелось расставаться с Салли. Я знала, что в течение нескольких недель у меня не будет никакой связи с остальным миром. И если здоровье Салли под угрозой, я предпочла бы не ехать в экспедицию и отложить написание книги на год.