Те, кто приходят из темноты

Девочка медленно отвела нож в сторону и осторожно улыбнулась. У нее была милая улыбка, и Рэйчел позволила себе немного расслабиться. Ну не мог ребенок, живущий у нее внутри, быть совсем плохим. Рэйчел очень на это надеялась.

– Ладно, – заговорила Рэйчел все тем же спокойным голосом. – Все хорошо. Почему бы тебе не назвать свое имя?

Лицо девочки изменилось.

– А зачем тебе его знать?

– Я же должна знать, как к тебе обращаться, милая? Меня зовут Рэйчел. Вот видишь? Ничего страшного.

Теперь девочка держала нож небрежно, словно забыла о нем.

– Меня зовут Мэдисон, – сказала она. – Обычно.

– Замечательно. – Рэйчел улыбнулась. – Красивое имя. Мэдисон и Рэйчел. Теперь мы друзья.

Несколько мгновений девочка молча смотрела на нее, потом заморгала.

– Я и так знаю, как тебя зовут, – заявила она.

Она снова улыбнулась, но что-то изменилось. Как если бы все в ней – одежда, тело, лицо – не имело значения. Только глаза говорили правду. Внутри Рэйчел все сжалось. Она попыталась отвести взгляд, но не сумела.

– Время, – сказала девочка, оглядывая Рэйчел, – не бывает добрым. Ты была безупречна, ты так мне подходила. Я даже стала жертвой небольшого увлечения – ты можешь такое представить? Ну ладно. Это было тогда, а мы здесь и сейчас. Ты должна кое-что понять, мисс Рэйчел. Ты слишком старая, и мы не друзья, а даже если бы и были друзьями, это не помешало бы мне тебя порезать. Так что тебе лучше меня слушаться.

Рэйчел кивнула. Она не знала, что еще делать.

– Хорошо, – сказала девочка. – Сейчас мы с тобой позвоним. Тебе будет интересно. Ну, по меньшей мере познавательно.

Пальцы девочки крепче сжали рукоять ножа, Рэйчел отвлеклась и заметила, что другая рука девочки метнулась к ее голове, только после того, как было уже слишком поздно.

– Превосходно, – весело сказала Мэдисон, глядя на Рэйчел, которая без сознания лежала у ее ног. – А теперь посмотрим, как великий и ужасный Тодд Крейн любит свою дочь.

Глава 33

Я уже бывал здесь прежде. Множество раз эта сцена прокручивалась в моем сознании, но никогда не оказывалась такой же яркой, как в реальности.

Я находился в Лос-Анджелесе, сидел в темноте в старом кресле, окутанный запахом мусора, оставшегося от других людей. Сидел и ждал двоих мужчин, чьи личности мне удалось установить благодаря проделанной детективной работе. Никогда прежде я не добивался такого успеха. Эти люди побывали в местах, куда им не следовало входить, они воровали и совершили по меньшей мере два изнасилования и убийства. Я считал, что быть человеком – значит прежде всего быть социальным животным, и если ты не понимаешь, что нельзя входить в места обитания других людей без разрешения, то, хотя ты и относишься к виду homo sapiens, тебя нельзя рассматривать как человеческое существо.

Я понимал, что совершаю такое же преступление, как они и как те люди, что убили моего отца много лет назад далеко отсюда. Мне не разрешали входить в этот дом. Но даже если бы у меня был ордер на обыск, мне не следовало здесь находиться. Я должен был оставаться дома с Эми, которая была на грани отчаяния и нуждалась в моем присутствии. Тем не менее я здесь. Я не могу помочь горю Эми или своему горю, я уже испробовал все способы. Поэтому я сижу в душном, полуразрушенном доме с заколоченными окнами. Так что же я здесь делаю? Жду ли момента, чтобы арестовать двоих преступников, личность которых я смог установить, или двоих неизвестных из далекого прошлого, чьи имена мне не дано узнать и которых я никогда не поймаю?

Я не думаю об этом. Я вообще ни о чем не думаю. Если я начну думать, то вспомню лицо медсестры дородового отделения, которая слишком долго смотрела на монитор УЗИ, а потом вызвала врача. И тогда я увижу свою жену, она медленно ходит по дому, тщетно дожидаясь ухода сидящего у нее внутри существа. Кульминация наступает, когда ветер швыряет мне в лицо мелкую пыль в конце пирса Санта-Моники за два дня до той ночи, словно Вселенная хочет добиться, чтобы я понял: мне никогда не забыть того, что с нами произошло. Вышедшая наружу плоть, которую кремировали и развеяли по ветру, не была нашим сыном, он так и не выбрался во внешний мир. Он все еще блуждает по внутренним залам, влияя на мир своим скрытым присутствием в наших разумах. Те, кто делит свою жизнь с кем-то мертвым, знают, что нет ничего более оглушительного, чем все те слова, что не могут быть произнесены, или воспоминания о событиях, никогда не имевших места.

Отсеченному от других поколений в обоих направлениях, мне некуда идти. И я сижу здесь и жду. Кто-то должен за что-то ответить. Наконец я слышу, как дверь дома открывается. До меня доносятся громкие голоса и звук тяжелых шагов, и я чувствую, что вошло больше двух человек. Их голоса – резкие, грубые и чужие – полны такого же разочарования и яда, как и мой голос.

Не пройдет и нескольких минут, как я застрелю четырех человек.