Те, кто против нас

– Откройте, пожалуйста. Это уголовный розыск.

Нестеров удивился, но не испугался. Он точно знал, что милиция к нему не может иметь никаких претензий. Не боялся он и того, что под видом сотрудников милиции в его квартиру ворвутся бандиты и грабители, вовсю орудующие в Москве. Красть у него было, в сущности, нечего. Тем более что самую ценное его имущество – ноутбук стоял на своем месте в квартире Ирины. Но впускать чужих в квартиру именно сейчас ему совершенно не хотелось. Потому что Нестеров был в трусах, взъерошен, немыт и небрит и вообще намеревался еще как минимум часок поваляться в постели.

– А что случилось? – спросил он. – Может, я к вам сам зайду чуть позже?

– Не стоит беспокоиться, – ответили из-за двери, – дело минутное. Всего пару вопросов.

– Ладно, – вздохнул Нестеров. – Погодите минуточку, я хоть штаны надену…

Он действительно уложился всего минут в пять (армейская выучка), чтобы одеться, почистить зубы и сполоснуть лицо, но ранние и невежливые гости его стремительности все равно не оценили: звонок звенел не переставая, и Нестеров обозлился. Открывая дверь, он приготовился произнести исполненное тонкой иронии приветствие по поводу профессиональной деликатности работников уголовного труда, но не успел. Едва язычок замка вылез из своего гнезда, дверь распахнулась, сметая Нестерова к стене, словно пушинку, и в его маленькую квартиру ворвались люди в кожаных куртках числом не менее пяти.

– Вы Нестеров? – спросил первый из ворвавшихся, поднимая хозяина с пола за плечо и за ворот рубашки.

Ошеломленный Нестеров сумел лишь кивнуть.

– Уголовный розыск! – Перед глазами Нестерова раскрылась и тут же захлопнулась краснокожая книжица. – Вот постановление на обыск!

Нестерову показали на пару секунд какую-то бумагу, после этого его окончательно вздернули на ноги, втолкнули в комнату и усадили в компьютерное кресло. Приходя в себя, Нестеров обнаружил, что напротив, на диване, сидят двое – мужчина и женщина средних лет. Они смотрели на Нестерова с каким-то странным выражением испуганного сочувствия, что само по себе не могло его радовать, но самым неприятным в тот момент Нестерову показалось, что этих незнакомых и скорее всего случайных людей – понятых – усадили на его личную неприбранную постель, небрежно скомкав и отбросив простыню, подушку и одеяло к стене. Трое в кожаных куртках, не обращая внимания на Нестерова, бойко шарили в его вещах.

– Что здесь происходит? – спросил Нестеров. – В чем дело?

Один из «кожаных» обернулся и без малейшей неприязни улыбнулся Нестерову:

– Я же объяснил: у нас постановление на обыск. Подписано прокурором. Ничего против вас мы лично не имеем. Нам приказали – мы исполняем. Надеюсь, без обид?

Нестерову действительно не хотелось на него обижаться. Нормальный парень: лет двадцати восьми, крепкий, с хорошим лицом и ясными глазами. Жаль, что прическа «под мафиозо», но, в конце концов, эта короткая прическа и потому самая практичная. Отчего же милиционеры не могут так стричься? Нестеров был бы готов не обижаться, кабы не чувствовал обиды за идиотизм происходящего.

– Почему обыск? Что случилось, вы мне можете объяснить?

– Да мы сами не знаем, – пожал плечами оперативник. – Мы же исполнители. Но если что не так – вы имеете право иск подать. И даже компенсацию получить… Скажите, что это у вас? Антресоли? – Наверное, – пожал плечами Нестеров. Эти дверцы над дверью в коридор он не открывал ни разу с момента въезда в квартиру.

– Что у вас там?

– Ничего. Насколько я помню. Мусор какой-то, наверное.

Оперативник подставил стул и ступил на него ногами в грязных ботинках. Странно, но дверцы в антресоль растворились без скрипа и сопротивления, словно Нестеров пользовался ими так же часто, как зубной щеткой.

– Ого! – сказал милиционер. – Интересно… Это что же тут такое? Граждане понятые, прошу вашего внимания!..

* * *

Подсохшая от тепла тела лагерная роба приобрела жесткость фанеры и настолько безжалостно вгрызалась в кожу, что Нестеров вынужден был остановиться, вновь снять штаны и как следует промять руками грубую ткань в самых ответственных местах.

Почва, густо усыпанная слоем угольного шлака, как ни старался Нестеров, хрустела под каждым шагом, и он заставил себя не обращать на это внимания. Самое главное – его не встречали никакие иные звуки. В рабочем бараке не держали собак. Когда Нестеров крал с бельевой веревки рабочий комбинезон и какие-то бесполые, но вполне теплые подштанники, никто из аборигенов не дернулся. Из открытых форточек вырывались звуки музыки, которую Нестеров не понимал, за занавесками мелькали тени пьющих и пляшущих. Когда Нестеров с краденым под мышкой пробегал мимо входа в барак, дверь распахнулась пинком изнутри и на крыльцо вывалился здоровенный мужик. Погасив инерцию дальнейшего движения на заскрипевших под его тяжестью перилах, мужик радостно запел «степь да степь круго-ом!». Его мощные вопли полностью задавили все прочие звуки вокруг, включая тепловозные гудки, поэтому Нестеров удалялся от жилищ, ничуть не таясь, обычным прогулочным шагом, словно местный житель.