Те, кто уходит, и те, кто остается

На красивом стеклянном столике лежал журнал; Лила взяла его и показала сыну первое попавшееся слово на обложке: «Ну-ка, прочитай, что тут написано». Дженнаро замотал головой, мать шлепнула его и грозно повторила: «Читай, Дженна!» Мальчик начал нехотя разбирать буквы: «п-р-е-д», но отвел глаза и с завистью уставился на машинку Марко. Тот крепко прижал ее к груди, ухмыльнулся и с легкостью прочитал: «предназначение».

Лила помрачнела и окинула внука профессора Галиани недовольным взглядом.

— Как он хорошо читает.

— Только потому, что я провожу с ним много времени. Его родителей вечно нет дома.

— Сколько ему?

— Три с половиной года.

— А выглядит старше.

— Да, он быстро развивается. А вашему сыну сколько?

— Скоро пять, — нехотя призналась Лила.

Профессор погладила Дженнаро по голове:

— Мама дала тебе трудное слово, но ты молодец! Сразу видно, что ты умеешь читать!

В этот момент послышался шум: хлопнула входная дверь, раздалось шарканье ног, зазвучали мужские и женские голоса. «Вот и дети явились, — сказала синьора Галиани и позвала: — Надя!» Но вместо Нади в комнату ворвалась худенькая блондинка, очень бледная, с ясными голубыми глазами, похожими на кукольные. Она распахнула руки и крикнула Марко: «Кто поцелует мамочку?» Мальчик бросился к ней, она взяла его на руки и принялась покрывать поцелуями. В это время в комнате появился Армандо, старший сын Галиани — его Лила тоже сразу узнала. Он отнял Марко у матери и воскликнул: «А теперь папина очередь! Ты должен мне не меньше тридцати поцелуев!» Марко стал целовать отца в щеку, считая вслух: «Один, два, три, четыре…»

— Надя! — снова позвала синьора Галиани голосом, в котором мелькнула нотка раздражения. — Ты что, оглохла? Иди сюда, к тебе пришли.

Наконец в комнату вошла Надя. За спиной у нее маячил Паскуале.

37

Лилу вновь охватил гнев. Так вот куда Паскуале бегает после работы: в дом к этим людям, счастливым мамочкам, папочкам, дедушкам, бабушкам, тетям, дядям и детишкам, таким дружелюбным и образованным, таким терпимым, что они готовы принимать его как своего, несмотря на то что он простой каменщик и даже не успел смыть грязь после рабочего дня.

Надя, как всегда, сердечно обняла Лилу. «Молодец, что пришла, — сказала она. — Оставь мальчика моей маме, нам нужно поговорить». Лила сердито ответила, что поговорить им действительно нужно, и поскорее, за тем она сюда и явилась. У нее не так много времени, подчеркнула она, и Паскуале сказал, что обратно отвезет ее на машине. Они оставили детей с бабушкой в гостиной, а сами, включая Армандо и блондинку, которую, как выяснилось, звали Изабеллой, отправились в Надину комнату — просторную, с кроватью, письменным столом, шкафами, забитыми книгами, и развешанными на стенах плакатами с изображением артистов, названий фильмов и героев-революционеров, о которых Лила не знала ничего или почти ничего. В комнате их ждали еще три молодых человека: двоих Лила никогда раньше не видела, а третьим оказался Дарио. Он лежал на Надиной кровати, прямо в обуви, на ее розовом одеяле: вид после драки у него был плачевный. Все трое курили прямо в комнате, дым стоял столбом. Лила, не ответив даже на приветствие Дарио, выплеснула на них все: они втянули ее в крупные неприятности, по их вине ей грозила потеря работы, из-за их листовок разразился страшный скандал, они не должны больше появляться возле завода, потому что из-за них сюда заявились фашисты, и теперь рабочие завода одинаково ненавидят и красных, и черных. Потом она повернулась к Дарио. Раз не умеешь драться, сиди дома, бросила она ему. Ты хоть понимаешь, что они могли тебя убить? Паскуале пару раз попытался ее перебить, но она с презрением отмахнулась от него, словно само его присутствие в этом доме уже было предательством. Остальные слушали молча. Когда Лила договорила, слово взял Армандо. Это был молодой человек с тонкими, как у матери, чертами лица, густыми черными бровями и синеватым от тщательного бритья подбородком. Он представился — голос у него был низкий и теплый — и сказал, что очень рад знакомству с Лилой и сожалеет, что пропустил ее выступление в комитете. Они долго обсуждали его между собой и сочли настолько важным, что решили напечатать дословно.

— Ты не волнуйся, — спокойно заключил он. — Мы во всем поддержим тебя и твоих товарищей.

Лила закашлялась: от табачного дыма горло у нее драло еще сильнее.

— Вы должны были предупредить меня.

— Конечно, но у нас не было времени.

— Было бы желание — нашлось бы и время.

— Нас мало, а работы все больше.

— Кем ты работаешь?

— В каком смысле?

— Чем зарабатываешь на жизнь?

— Я врач.

— Как твой отец?

— Да.

— Правильно я понимаю, что ты тоже рискуешь своим местом и можешь в любой момент оказаться на улице вместе с сыном?

Армандо недовольно встряхнул головой:

— Лина, не нужно соревноваться, кто больше рискует, кто меньше.

— Его дважды арестовывали, — не выдержал Паскуале. — У меня самого восемь приводов. Здесь все рискуют.

— Да неужели?

— Именно так, — подтвердила Надя. — Мы все на передовой, и каждый готов нести полную ответственность.