Те, кто уходит и те, кто остается

Поначалу я делала вид, что не согласна с ним, но на самом деле была довольна. Значит, я ошиблась, и Пьетро оказался ей не по зубам: это был человек, умевший в любом тексте видеть и подтекст, и он с легкостью считал все темные стороны ее характера. Потом я решила, что он все же преувеличивает. «Я не понимаю, как ваши отношения могли продолжаться так долго, – сказал он, – если только вы обе не старались скрывать друг от друга то, что должно было их разрушить. Или я ничего не понял в ней – что вполне возможно, я ведь ее не знаю, – или я ничего не понимаю в тебе, а вот это волнует меня значительно больше». Наконец он сказал самое неприятное: «Она и этот Микеле созданы друг для друга; если они еще не любовники – скоро станут». Тут я возмутилась. Грозным шепотом я говорила, что терпеть не могу, когда он рассуждает с видом всезнайки, что лучше ему никогда в жизни не повторять ничего подобного о моей подруге и что он ничего не понимает. Пока я клокотала, меня осенила догадка: все-таки Лила его проняла, да еще как! Пьетро был настолько околдован ею, что и сам испугался, и теперь нарочно старался принизить ее в моих глазах. Боялся он, скорее всего, не за себя, а за меня. Он боялся того, что она даже на расстоянии украдет меня у него и разрушит нашу семью. Чтобы защитить меня, он пустился во все тяжкие и поливал ее грязью, надеясь, что она станет мне отвратительна и я выкину ее из своей жизни. Я пробормотала: «Спокойной ночи» – и повернулась к нему спиной.

95

Утром я проснулась ни свет ни заря и начала собирать вещи, чтобы как можно скорее вернуться домой, во Флоренцию. Но ничего не вышло. Марчелло сказал, что пообещал брату отвезти нас в Ачерру. Пьетро не возражал (хотя я всячески показывала, что не хочу никуда ехать), мы оставили детей с Элизой, и этот здоровяк довез нас до низкого длинного желтого здания, в котором располагался обувной склад. Я всю дорогу молчала, а Пьетро расспрашивал Марчелло о том, что за дела ведут Солара в Германии. Тот отвечал расплывчато: «Италия, Германия, да хоть весь мир, профессор! Я коммунист больше, чем сами коммунисты, революционер больше, чем революционеры, – если потребуется все снести и выстроить все заново, я буду в первых рядах. Хотя, – он покосился в зеркало заднего вида, ища мое одобрение, – любовь для меня прежде всего».

Когда мы доехали, он провел нас в комнату с низким потолком, освещенную лампами дневного света. В помещении витал сильный запах чернил, пыли и оплавившейся изоленты, смешанный с запахами обувной кожи и гуталина. «Вот эта штуковина, которую арендовал Микеле», – сказал Марчелло. Я огляделась вокруг: возле машины никого не было. Безликая «Система-3» стояла возле стены, похожая на предмет мебели: металлические панели, кнопки, красный выключатель, деревянные полки, клавиатура. «Я в этом ничего не понимаю, – сказал Марчелло, – во всем Лина разбирается, но у нее тут нет фиксированного графика и она вечно где-то ходит». Пьетро внимательно разглядывал панели, ручки, каждую деталь, но было видно, что все эти новшества сильно его разочаровали, тем более что Марчелло на все его вопросы отвечал однообразно: «Это надо у брата спрашивать, у меня своих забот хватает».

Лила появилась, когда мы уже собирались уходить. Вместе с ней шли две молодые женщины с металлическими контейнерами в руках. Лила раздраженно отдавала им какие-то приказы, но, как только увидела нас, сменила тон на более вежливый, хотя было видно, что она себя пересиливает, как будто частью мозга негодует, что вынуждена отвлекаться от неотложных дел. На Марчелло она даже не посмотрела и сразу заговорила с Пьетро, обращаясь и ко мне тоже: «И что вас сюда принесло? – съязвила она. – Но если вам и правда интересно, давайте меняться: вы будете работать здесь, а я начну писать романы и рассуждать о литературе и античной живописи». Мне снова показалось, что она постарела больше моего, и не только внешне. Она принялась рассказывать – неинтересно, непонятно и нудно – не только о том, как функционирует «Система-3», но и о каких-то магнитных лентах, пятидюймовых дисках и других новшествах типа настольного компьютера, который можно поставить у себя дома. Это была уже не та Лила, что по-детски мечтала о новой работе; ничего общего с воодушевлением, какого, говоря о своей работе, не скрывал от нас Энцо. Она вела себя как сверхкомпетентный специалист, вынужденный по прихоти начальства принимать у себя тупых туристов. В ее речи не мелькнуло ни одной дружеской интонации, она ни разу не пошутила с Пьетро. Наконец она велела девушкам показать Пьетро, как работает перфоратор, а меня вывела в коридор.

– Ну что? Ты рада за Элизу? И как тебе спалось в доме Марчелло? Ты счастлива, что старой ведьме стукнуло шестьдесят?

– Раз моя сестра так решила, – недовольно пробурчала я, – что я могу сделать? Голову ей оторвать?

– Да уж, это только в сказках все бывает как хочется. Реальность – другое дело.

– Неправда. Кто тебя заставил позволять Микеле себя использовать?

– Это я его использую, а не он меня.

– Ты сама себя обманываешь.