Те, кто уходит и те, кто остается

Мы вернулись во Флоренцию. Наше общение свелось к обмену необходимыми репликами и показной теплотой в присутствии детей. Пьетро спал в кабинете, как в те времена, когда Деде была крикливым младенцем; я занимала супружескую постель и размышляла, что делать дальше. Тот способ, которым закончился брак Лилы со Стефано, меня не устраивал: он давно устарел и не имел никакой юридической силы. Я рассчитывала сделать все цивилизованно, по закону, в соответствии со временем и нашим положением. Но в реальности я даже не представляла, за что браться, а потому не делала ничего. Тем более что сразу по возвращении мне позвонила Мариароза и сказала, что французское издание почти готово и что она пришлет мне корректуру; придирчивый редактор из моего издательства заявил, что у него возникли вопросы по некоторым фрагментам текста. Я была рада снова занять себя работой. Но у меня не получалось: личные проблемы казались мне гораздо серьезней неверно истолкованных строчек и неудачных выражений.

Однажды утром зазвонил телефон. Подошел Пьетро. Он произнес: «Алло», повторил еще раз: «Алло!» – и повесил трубку. Сердце у меня заколотилось как сумасшедшее, я приготовилась бежать к телефону, чтобы опередить мужа. Но больше никто не звонил. Прошло несколько часов, я пыталась вычитывать свой текст. Лучше бы и не бралась: он казался мне набором глупостей; я до того измучилась, что заснула, положив голову на стол. Но вот снова зазвонил телефон, и снова ответил муж. Он прокричал, напугав Деде: «Алло!» – и швырнул трубку, как будто хотел разбить аппарат.

Это был Нино, я знала это, и Пьетро это знал. Время конференции приближалось, и, разумеется, он снова собирался уговаривать меня поехать с ним. Он надеялся снова заманить меня плотской страстью. Он будет доказывать мне, что единственная наша возможность – это встречаться тайно и жить, сколько сможем, разрываясь между удовольствием и осознанием того, что мы поступаем плохо. Это значило изменять и постоянно придумывать, что соврать, чтобы вырваться из дома. Я могла бы в первый раз в жизни полететь на самолете и, как в кино, прижиматься к нему, пока машина будет поднимать нас в воздух. Почему бы и нет? После Монпелье мы могли бы отправиться в Нантер, к подруге Мариарозы: мы бы обсудили книгу, согласовали дальнейшие планы, я бы представила ей Нино. О да, поехать в сопровождении любимого мужчины, обладавшего такой властью над людьми, такой силой, перед которой никто не мог устоять. Ненависть отступила. Я сдалась.

На следующий день Пьетро поехал в университет, а я ждала, когда Нино снова позвонит. Он не звонил, и тогда я сама набрала его номер. Прошло несколько секунд, меня трясло от волнения, в голове не было ничего, кроме желания услышать его голос. Что делать дальше – я не знала. Может, я набросилась бы на него, может, заплакала бы, а может, крикнула бы: «Ладно, я еду с тобой, я буду твоей любовницей, буду до тех пор, пока тебе не надоем». В этот момент на том конце провода сняли трубку.

Ответила Элеонора. Я еле-еле успела выбросить из головы призрак Нино и удержать свой голос, чтобы не запустить по телефонным проводам опасные, компрометирующие слова. «Привет, это Элена Греко, – сказала я радостно. – Как поживаешь? Как вы отдохнули? Как Альбертино?» Она молча выслушала меня, а потом заорала: «Ах, это Элена Греко! Шлюха, лицемерная шлюха! Оставь в покое моего мужа и не смей звонить сюда больше! И помни, я знаю, где ты живешь! Приеду и разобью тебе рожу!» Она бросила трубку.

119

Не знаю, сколько я просидела у телефона. Меня переполняла ненависть, в голове кружили фразы типа: «Давай, приезжай, приезжай поскорее, дура набитая, другого я от тебя и не ждала, откуда ты там, с виа Тассо? С виа Филанджери? С виа Криспи? Из Сантареллы? И ты вздумала тягаться со мной, ах ты погань, ах ты дрянь, да ты, паршивка, сама не знаешь, с кем связываешься». Какая-то другая я, спрятанная некогда под коркой кротости, рвалась наружу, билась в груди, смешивая выученные итальянские слова с голосами из детства. Если только Элеонора рискнет приблизиться к моей двери, я плюну ей в рожу, спущу с лестницы, протащу за волосы по улице и разобью ее башку, набитую дерьмом, о тротуар. У меня теснило в груди, пульсировало в висках. Под окнами начались дорожные работы, через окно в квартиру проникала жара, летела пыль, доносился стук молотков и раздражающий гул каких-то машин. Деде в соседней комнате ссорилась с Эльзой: «Хватит повторять все за мной, как обезьяна. Так только обезьяны делают». Тут я понемногу стала понимать: Нино поговорил с женой, поэтому она на меня и набросилась. Злоба превратилась в неудержимую радость. Я нужна была Нино, настолько, что он все рассказал жене. Он разрушил свой брак, отказался, прекрасно понимая, что делает, от всех удобств, что его окружали, сломал свою жизнь и предпочел причинить боль Элеоноре и Альбертино, а не мне. Он действительно любил меня. Я глубоко вздохнула. Зазвонил телефон, я сняла трубку.