Те, кто уходит и те, кто остается

Пьетро вел себя со мной осторожно, опасаясь возможного скандала. Сразу после разрыва с Нино я собиралась обо всем ему рассказать, как будто он был мне не только мужем, но и исповедником. Я ощущала это как потребность, особенно когда в постели он пытался меня обнять, а я отталкивала его, шепча: «Только не здесь, девочки проснутся»; еще чуть-чуть, и я бы все ему выложила. Но я вовремя себя останавливала: не обязательно было рассказывать ему про Нино. Теперь, когда я больше не бегала звонить человеку, которого любила, и чувствовала себя окончательно пропащей, какой смысл был мучить еще и Пьетро? Лучше сказать несколько простых и понятных слов: «Я больше не могу жить с тобой». Но даже на это я была неспособна. Когда в полумраке спальни я наконец чувствовала себя готовой сделать этот шаг, меня охватывала жалость к нему и страх за будущее девочек; тогда я гладила его по плечу, по щеке и говорила: «Спи».

Все изменилось в последний день отпуска. Было почти полночь, Деде и Эльза спали. К тому времени я уже больше десяти дней не звонила Нино. Я упаковала вещи и, устав от сборов и жары, вышла к Пьетро на балкон и вытянулась на соседнем шезлонге. Ночь была влажная, волосы и одежда у нас пропитались сыростью. Пахло морем и смолой.

– Как там твоя мать? – спросил вдруг Пьетро.

– Моя мать?

– Да.

– Хорошо.

– Деде сказала, она заболела.

– Она уже поправилась.

– Я ей сегодня звонил. Она не жаловалась на здоровье.

Я ничего не ответила. Что за ужасный человек! На глаза у меня снова навернулись слезы. Как же мне все это надоело! Он между тем продолжал спокойным голосом:

– Думаешь, я слепой и глухой? Думаешь, я не замечал, как ты флиртовала с теми идиотами, которые шлялись к нам перед рождением Эльзы?

– Не понимаю, о чем ты.

– Прекрасно понимаешь.

– Нет, не понимаю. О ком ты? Какие-то люди приходили к нам ужинать несколько лет назад. И я флиртовала с ними? Ты что, с ума сошел?

Пьетро покачал головой, улыбаясь сам себе. Он выждал несколько секунд и спросил, уставившись в оконную решетку:

– Ты хочешь сказать, что не флиртовала даже с тем парнем, что играл на ударных?

Я забеспокоилась. Он не собирался отступать.

– С Марио? – фыркнула я.

– Вот видишь, как хорошо ты его помнишь.

– Конечно, помню, как не помнить? Один из немногих интересных людей, которых за семь лет брака ты к нам приглашал.

– Он показался тебе интересным?

– Да, и что с того? Что это на тебя сегодня нашло?

– Я хочу знать. Я что, не имею права знать?

– Что ты хочешь знать? Все, что мне известно, ты тоже знаешь. С того дня, как мы в последний раз видели этого типа, прошло как минимум четыре года, и вдруг ты заводишь о нем разговор. Что за глупости?

Он отвел взгляд от решетки, повернулся ко мне и сказал серьезно:

– Хорошо, поговорим о недавних событиях. Что у тебя с Нино?

117

Удар был сильный и неожиданный. Он хочет знать, что у меня с Нино. Этого вопроса и этого имени оказалось достаточно, чтобы родник в голове забил снова. Я почувствовала, как слезы застилают глаза, и закричала, забыв, что мы сидим на улице, а соседи спят, расслабившись после солнца и море: «Зачем ты меня спрашиваешь? Не мог помолчать? Ты все испортил! Теперь с этим ничего не сделаешь! Надо было молчать, а ты сказал, и теперь мне придется уйти! Уйти, потому что ты меня вынудил!»

Не знаю, что с ним случилось после этих моих слов. Может, он понял, что действительно совершил ошибку, и теперь непонятно ради чего рискует навсегда разрушить наш брак. А может, увидел во мне грубое создание, не способное поддерживать тонкую беседу, существо, лишенное логики, одним словом, самку в самом страшном ее проявлении. Зрелище оказалось для него невыносимым: он рывком поднялся и ушел в дом. Я побежала за ним, выкрикивая на ходу, что с детства любила Нино, что он открыл передо мной новые жизненные горизонты, что во мне кипит нерастраченная энергия, что это Пьетро на долгие годы погрузил меня в рутину, что по его вине я лишена полноценной жизни.

Когда я, обессилев, упала на стул, то увидела перед собой его впалые щеки, глаза в окружении огромных синяков, побелевшие губы и загар, который казался коркой грязи. Только тогда я поняла, насколько он был шокирован. Вопросы, которые он мне задавал, даже гипотетически не предполагали утвердительного ответа: «Да, я флиртовала с ударником, и даже больше того»; «Да, мы с Нино любовники». Пьетро задал их с единственной целью: чтобы я все опровергла, чтобы развеяла его сомнения, чтобы успокоила его перед сном. Вместо этого он попал в кошмар, из которого не видел выхода. Как утопающий хватается за соломинку, он почти шепотом спросил меня:

– Вы с ним занимались любовью?

Мне снова стало его жалко. Если бы я ответила утвердительно, то крикнула бы: «Да! В первый раз, когда ты спал; во второй – в его машине; в третий – в нашей с тобой постели во Флоренции». Эти фразы я произнесла бы со сладострастием, пробужденным одним перечислением этих фактов. Но вместо этого я отрицательно помотала головой.

118