Те, кто уходит и те, кто остается

Для меня настало время уезжать. Что могла, я для нее сделала. Что толку было застревать здесь, ломая себе голову над тем, кто отец Дженнаро, что угадала проницательная Мелина, какие мысли занимали Лилу, что она знала и о чем не знала, о чем догадывалась, но предпочитала молчать, а во что ей просто хотелось верить – и так далее, до бесконечности. Энцо был на работе, и в его отсутствие мы без конца обсуждали встречу с Мелиной. Я козыряла избитыми истинами типа: женщина всегда знает, кто отец ее ребенка. «Вспомни, – втолковывала я ей, – ты же никогда не сомневалась, что ребенок от Нино. Ты его потому и хотела. А теперь ты поверила, что он от Стефано, только потому, что так сказала сумасшедшая Мелина?» Она усмехалась и восклицала: «Какая же я дура, как я раньше не догадалась!» При этом она выглядела довольной, что ввергало меня в полное недоумение. В конце концов я отступилась. Если эта новая идея фикс поможет ей выздороветь – прекрасно. А если это очередное обострение – чем я могу ей помочь? И вообще, хватит с меня! Мою книгу купили во Франции, Испании и Германии, и вот-вот должны были появиться переводы. В «Уните» вышли еще две мои статьи, посвященные проблемам женского труда на предприятиях Кампании; в редакции меня хвалили. В издательстве ждали мой новый роман. Одним словом, мне было чем заняться помимо погружения в перипетии жизни Лилы. По совету Аделе я купила в Милане костюм на свадьбу: кремового цвета, с узким приталенным пиджаком и короткой юбкой – он очень мне шел. Примеряя костюм, я вспоминала роскошное подвенечное платье Лилы, в котором ее сфотографировала портниха, выставившая снимок у себя в витрине в Реттифило, и невольно сравнивала ее и себя. Ее свадьба и моя – мы принадлежали разным мирам. Я не скрыла от нее, что венчаться мы не будем, что у меня не будет традиционного пышного платья и что Пьетро еле-еле согласился даже на то, чтобы пригласить на свадьбу самую близкую родню.

– Почему? – спросила она без особого интереса.

– Что «почему»?

– Почему вы не венчаетесь?

– Мы неверующие.

– А как же Божья воля и Святой Дух? – напомнила она о заметке, которую когда-то в ранней юности мы написали вместе.

– Я повзрослела.

– Ну хоть бы праздник устроили, позвали друзей…

– Пьетро не хочет.

– Даже меня не пригласишь?

– А ты что, придешь?

– Нет, – улыбнулась она.

Вот и поговорили. В первых числах мая, перед тем как окончательно проститься с Неаполем, я решилась сделать еще одну вещь – навестить синьору Галиани. Если бы я знала, чем это обернется! Я нашла ее номер и позвонила. Сказала, что выхожу замуж, уезжаю во Флоренцию и хотела бы зайти к ней попрощаться. Она не удивилась и не обрадовалась, но была со мной любезна и назавтра пригласила меня к себе к пяти часам. Прежде чем положить трубку, она добавила: «И подругу свою приводи, Лину. Если она не против, конечно».

Лилу долго уговаривать не пришлось: она оставила Дженнаро на попечение Энцо и пошла со мной. Я накрасилась, сделала прическу, оделась так, как одобрила бы Аделе, и помогла Лиле слегка привести себя в порядок – уговаривать ее наряжаться было бесполезно. Она хотела купить пирожных, но я сказала, что не стоит. Зато я прихватила экземпляр своей повести, хотя и не сомневалась, что профессор Галиани ее уже прочитала; мне хотелось надписать ей книгу.

Мы пришли в назначенное время, позвонили в дверь – тишина. Позвонили еще раз, и нам открыла Надя – запыхавшаяся и на удивление небрежно одетая. От ее привычной вежливости не осталось и следа, как будто беспорядок в одежде заодно лишил ее и хороших манер. Я объяснила, что нас пригласила ее мать. Она сказала, что матери нет дома, провела нас в гостиную, велела располагаться, а сама исчезла.

В квартире было тихо. Мы тоже сидели молча, обмениваясь смущенными улыбками. Минут через пять в коридоре наконец послышались шаги. Это был Паскуале: вид у него был взъерошенный. Лилу его появление нисколько не удивило, а я изумленно воскликнула: «Что ты тут делаешь?» – «Это вы что здесь делаете?» – сухо ответил он вопросом на вопрос. Мне пришлось перед ним оправдываться, будто мы без приглашения заявились к нему: у меня назначена встреча с моей преподавательницей, профессором Галиани.

– А-а, – сказал он и повернулся к Лиле: – Как ты, поправилась?

– Почти.

– Я очень рад.

Я рассердилась и сказала, что ей стало чуть лучше буквально в последние дни, но зато Соккаво получил отличный урок: на завод приходила инспекция, и он выплатил Лиле все, что ей причиталось.

– Да ну? – спросил он, и тут в гостиной появилась Надя; теперь она выглядела безупречно. – Слышала, Надя? Синьорита Греко преподала урок Соккаво.

– Не я преподала, – воскликнула я.

– Не вы? Значит, урок Соккаво преподал сам Господь Бог.

Надя усмехнулась, прошла через всю комнату и, несмотря на то что диван был свободен, уселась на колени к Паскуале. Мне стало неловко.

– Я просто пыталась помочь Лине.

Паскуале обвил рукой Надину талию и обратился ко мне: