Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент

– Подумаешь! Я тоже знаю, – отзывается старуха с сумою, куда она сует все, что «бог пошлет». – Они на чердаке. Там много всякого хлама и… шкатулочка, разукрашенная ракушками. Вот в ней-то все ихнее богатство!

– Держи карман шире! – возражает стоящий рядом мужчина. – Не такие они олухи, чтобы хранить там деньги. Сдается мне, они сунули их в кожаный мешок да спустили в колодец.

Толпа волнуется. Одни держат наготове веревки, чтобы связывать вещи в узлы, другие – корыта; женщины расправляют передники и мантильи, заранее прикидывая, много ли туда уместится, и все благодарят отца небесного – славная будет пожива!

Когда Деметрио объявляет, что не допустит самоуправства, и приказывает всем разойтись, местные жители, не скрывая досады, подчиняются и постепенно расходятся; зато солдаты недовольно и глухо ропщут. Никто из них не двигается с места.

Деметрио гневно повторяет приказ.

Какой-то подвыпивший новобранец отвечает ему смехом и решительно направляется к двери.

Но не успевает он переступить порог дома, как неожиданный выстрел валит его наземь, словно удар кинжала, которым на арене добивают раненого быка.

Деметрио, с дымящимся пистолетом в руках, невозмутимо ждет, пока солдаты разойдутся.

– Поджечь дом! – приказывает он Луису Сервантесу, возвратившись в казарму.

Луис Сервантес, никому не передав приказа, с непривычным усердием выполнил его сам.

Через два часа маленькая площадь почернела от дыма, жилище дона Монико лизали огромные языки пламени, но никто не понял, чем объяснялось столь странное поведение генерала.

VI

Они разместились в большом мрачном доме, также бывшем; собственностью касика городка Мойяуа.

Их предшественники оставили после себя заметные следы: двор усадьбы превращен в настоящую помойную яму; стены ободраны так, что во многих местах обнажилась кирпичная кладка; настил разбит конскими копытами; от сада остались лишь груды увядшей листвы и высохших ветвей. Стоило войти в дом, и вы сразу наталкивались на валявшиеся повсюду ножки от мебели, сиденья и спинки стульев, сплошь заляпанные грязью и нечистотами.

В десять вечера Луис Сервантес, утомленно зевнув, простился на площади с белобрысым Маргарито и Оторвой, которые, пристроившись на скамейке, без устали глушили спирт.

Он направился в казарму и вошел в зал – единственное помещение, где еще уцелела мебель. Деметрио, который лежал прямо на полу, устремив взор вверх, перестал созерцать потолок и повернул голову.

– Это вы, барчук? Что нового? Входите и садитесь.

Луис Сервантес первым делом снял со свечи нагар, потом придвинул к себе кресло без спинки, плетеное сиденье которого было заменено грубой мешковиной. Ножки кресла скрипнули, и вороная кобыла Оторвы, зафыркав, грациозно переступила в темноте.

Луис Сервантес опустился в кресло и сказал:

– Генерал, разрешите доложить о выполнении задания. Вот…

– Слушайте, барчук, я этого вам не приказывал. Мойяуа – почти моя родина. Люди, того и гляди, скажут, что я явился сюда ради этого! – ответил Деметрио, глядя на тугой мешочек с деньгами, протянутый ему Луисом.

Сервантес встал с кресла, присел на корточки рядом с генералом, расстелил на полу сарапе[42] и высыпал из мешочка груду кругленьких идальго[43], сверкавших, словно золотистые угольки.

– Во-первых, генерал, это будет между нами. А во-вторых, кто не знает – куй железо, пока горячо. Сегодня фортуна улыбается нам, а завтра? Подумать о будущем никогда не вредно. Шальная пуля, поскользнулась лошадь, даже обычная простуда – и вот уже вдова с сиротами остались в пишете. Правительство? Ха-ха-ха! Суньтесь-ка вы к Каррансе, к Вилье, к любому из больших начальников да поплачьтесь им насчет своей семьи… Если вам ответят пинком в известное место, считайте, что вам крупно повезло. И они правы, генерал: мы взялись за оружие не для того, чтобы Каррансы и Вильи становились президентами республики, а для защиты священных прав народа, попранных презренными касиками. Ни Вилья, ни Карранса, ни другие не станут испрашивать нашего согласия на оплату услуг, оказанных ими родине; значит, и мы в таких делах ни перед кем не обязаны отчитываться.

Деметрио приподнялся, взял бутылку пива, стоявшую у изголовья, отхлебнул и, прополоскав рот, сплюнул подальше.

– Хорошо же у вас язык подвешен, барчук!

Голова у Луиса закружилась. Ему показалось, что от выплеснутого пива разом начали гнить кучи отбросов, из-за которых место, где отдыхал генерал, походило на форменную помойку. Апельсинные и арбузные корки, кожура бананов, волокнистые косточки манго, огрызки сахарного тростника, объедки мясного пирога с перцем – все это вперемешку с нечистотами ковром устилало пол.

Деметрио машинально перебирал мозолистыми пальцами сверкающие монеты.

Придя в себя, Луис Сервантес вытащил жестяную банку и вывалил оттуда на сарапе кучку медальонов, колец, серег и прочих драгоценностей.

– Слушайте, генерал, вы не находите, что у нас теперь хватит денег, чтобы махнуть за границу и славно повеселиться там в случае, если вся эта заваруха затянется и революция не кончится?

Деметрио отрицательно покачал головой.