Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент

— Какая память! А как же вы узнали, что генерала собираются арестовать?

— Я?

— Да, вы!

— Я от мужа узнала.

— А ваш муж… Как его зовут, вашего мужа?

— Хенаро Родас.

— Откуда он узнал? Как он узнал? Кто ему сказал?

— Один его приятель, такой Лусио Васкес, из тайной полиции. Он сказал мужу, а муж…

— А вы генералу! — поспешил вставить прокурор. Федина замотала головой:

— Да нет, же, господи, не говорила я никому!

— Куда уехал генерал?

— Ах ты, господи, я его не видела, сколько вам говорить! Слышите? Не видела, не видела, не видела! Чего мне врать? Пускай он там лишнего не пишет!.. — ткнула она пальцем в сторону писаря.

Тот обернул к ней бледное, веснушчатое лицо, похожее на промокашку, которая впитала немало многоточий.

— Не ваше дело, что он пишет! Отвечайте на вопросы! Куда уехал генерал?

Долгое молчание. И снова, как удар молота, жестокий голос прокурора:

— Куда уехал генерал?

— Не знаю! Чего вы от меня хотите? Не знаю, не видела я его!.. Ох ты, господи!..

— Я бы на вашем месте не запирался, властям все известно. Мы знаем, что вы беседовали с генералом!

— Смешно, честное слово!

— Вы лучше слушайте! Смеяться вам не советую. Власти! все известно! Все! Все! — при каждом «все» он ударял кулаком по столу. — Если вы не видели генерала, откуда же у вас это письмо?… Прилетело по воздуху и прямо угодило вам за пазуху?

— Оно там брошено валялось, я с полу подобрала, у самой выхода! Только что вам говорить, все равно не верите, будто врунья какая!

— «Брошено валялось»! Необразованность! — фыркну; писарь.

— Ну, ладно, хватит сказки рассказывать! Скажите лучше правду. Вы своим враньем такое на себя накличете — всю жизнь меня не забудете!

— Да я правду говорю. Не хотите — не верьте. Как вам втолкуешь? Вы мне не сын, палкой вас не побьешь.

— Это вам дорого обойдется, помяните мое слово! Теперь отвечайте на другой вопрос. Что у вас общего с генералом? Кто вы ему? Сестра? Или, может?… Что вам от него нужно было?

— Мне… от генерала… ничего, я его раза два всего и видела… Только тут так получилось… мы сговорились с его дочкой, что она будет крестить у меня сына…

— Это не довод!

— Она мне почти что кума была!

Писарь вставил сбоку:

— Все врет.

— Перепугалась я, голову совсем потеряла и давай к ним, потому что этот Лусио сказал моему мужу, что, мол, один там хочет ее украсть…

— Прекратите вранье! Будет лучше, если вы чистосердечно мне сообщите, где находится генерал. Все равно я знаю, что вам это известно, более того — что это известно вам одной и что вы нам сейчас все откроете, нам одним, мне одному… Ну, перестаньте реветь, говорите, я слушаю!

И тихо, почти как исповедник:

— Если вы мне скажете, где генерал… слушайте, я ведь знаю, что вы знаете и все мне скажете… если вы мне укажете место, где укрылся генерал, я вас прощу. Я прикажу вас освободить, и отсюда вы пойдете прямо к себе домой… Подумайте… подумайте хорошенько!

— Ох, господи, да я бы сказала, если б знала! Только я не знаю! Ну, прямо беда! Не знаю, и все! Вот вам истинный крест!..

— Зачем вы запираетесь? Разве не видите, вам же от этого хуже?

Во время пауз между фразами прокурора писарь со свистом высасывал что-то из зубов.

— Ну, вижу, добром от вас ничего не добьешься! Паршивый народ! — Прокурор клокотал, как извергающийся вулкан. — Придется заставить силой. Итак, да будет вам известно, вы совершили тягчайшее государственное преступление. Вы находитесь в руках закона и несете ответственность за побег предателя, мятежника, бунтовщика, убийцы и личного врага Сеньора Президента… Да что с вами говорить!..

Жена Хенаро Родаса совсем растерялась. Этот одержимый чем-то ей угрожал, они сейчас с ней сделают что-то очень страшное, вроде смерти. У нее задрожали пальцы, подкосились ноги, застучали зубы… Пальцы дрожат — как будто вынули кости и вместо рук болтаются пустые перчатки. Зубы стучат — как будто телеграфируют о беде. Колени подгибаются — будто скачешь в тележке, запряженной бешеными конями.

— Сеньор! — умоляла она.

— Увидите, как со мной шутить! А ну, быстро! Где генерал?

Где-то далеко открылась дверь, ворвался детский крик. Раскаленный, отчаянный, бесконечный крик…

— Подумайте о своем сыне!

И не успел он кончить фразу, Федина подняла голову. Она тревожно озиралась — откуда же этот крик?

— Он орет уже два часа. Не ищите — все равно не найдете. Он орет от голода и подохнет от голода, если вы мне и не скажете, где укрылся генерал!

Она кинулась к двери, но три человека преградили ей путь, три черных дьявола, и без особого труда справились с ней. Расплелась коса, выбилась кофта, развязались юбки — все равно, черт с ними, с тряпками. Почти обнаженная, она ползла на коленях к прокурору и умоляла об одном: чтобы он разрешил покормить маленького.

— Все, что хотите, если вы скажете, где генерал.

— Христом-богом прошу, сеньор, — молила она, припадая к его сапогу, — Христом-богом, дайте покормить маленького, видите, как надрывается! Вы потом меня убейте, только пустите к нему!

— При чем тут бог! Пока не скажете, где генерал, мы с места не сдвинемся. А ваш сын пускай хоть лопнет!