Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент

В арьергарде, замыкая колонну, шагом ехали Деметрио и Камила. Губы молодой женщины побелели и пересохли, она все еще содрогалась от ужаса. Масиас был удручен ничтожностью победы. Никакого сражения, в сущности, не было. Они разгромили не войска Ороско, а кучку отставших от своих частей федералистов, к которым примкнул несчастный глупец священник с сотней обманутых прихожан, объединившихся под древним лозунгом «Религия и закон». Теперь священник болтается на ветке меските, а поле устлано трупами, и у каждого мертвеца на груди красуется маленький щит из красной байки с надписью: «Остановись! Со мной святое сердце Иисусово!»

— По правде говоря, нынче я сам себе с лихвой выплатил задержанное жалованье, — похвастался Перепел, показывая золотые часы и кольца, добытые им в доме священника.

— Зато и дерешься в охотку, — поддержал Сало, сопровождая ругательством каждое слово. — Знаешь по крайности, за что шкурой своей рискуешь!

В руке, которой он держал поводья, сверкал венец, сорванный в церкви у страдальца Иисуса.

Перепел, дока по части трофеев, завистливо осмотрел добычу и вдруг торжествующе прыснул со смеху:

— А венчик-то из жести!

— На кой тебе черт этот пес шелудивый? Зачем ты его с собой таскаешь? — спросил Панкрасио у белобрысого Маргарито, который ехал одним из последних, ведя за собой пленного.

— Зачем? Да затем, что я ни разу толком не видел, какое лицо бывает у твоего ближнего, когда у него петля на глотке.

Пленник, очень тучный человек, тяжело дышал; щеки у него покраснели, глаза налились кровью, со лба катился пот. Он шел с трудом, руки его были связаны.

— Анастасио, одолжи веревку: мой недоуздок, того и гляди, лопнет — больно этот петушок жирен. Впрочем, не надо, я передумал. Друг мой федералист, я тебя сейчас пристукну, и дело с концом. Чего тебе зря мучиться? До деревьев, видишь, далеко, да и телеграфных столбов тоже нет. Словом, не на чем тебя вздернуть.

Белобрысый Маргарито вытащил револьвер, приставил дуло к груди пленника и неторопливо взвел курок.

Федералист побледнел, как мертвец, черты лица заострились, остекленевшие глаза помутнели, грудь порывисто вздымалась, и весь он дрожал, словно в жестокой лихорадке.

Прошло несколько секунд, показавшихся вечностью. Маргарито все не отводил револьвер. Глаза его странно блестели, одутловатое толстощекое лицо выражало наивысшую степень наслаждения.

— Нет, друг мой федералист, — вымолвил он, медленно опуская оружие и пряча его в кобуру, — погожу-ка я тебя убивать. Будешь моим денщиком. Вот увидишь, такой ли уж я жестокий человек!

И он издевательски подмигнул окружающим.

Пленник словно обезумел, он лишь судорожно хватал воздух пересохшими губами.

Отставшая Камила дала шпоры своей кобылке и поравнялась с Деметрио.

— Ох, до чего же злой этот Маргарито! Посмотрели бы вы, что он с пленным вытворяет!

И она рассказала о том, что видела.

Деметрио нахмурил брови, но промолчал.

Оторва отозвала Камилу в сторону.

— Ты что Деметрио насплетничала? Белобрысый Маргарито — моя единственная любовь. Пора тебе это знать. Так-то!.. Что с ним стрясется, то и меня не минует. Смотри, я тебя предупредила!

Перепуганная Камила поторопилась нагнать Деметрио.

X

Колонна расположилась лагерем на равнине невдалеке от трех выстроившихся в ряд одиноких домишек, белые стены которых четко вырисовывались на фоне кроваво-красного горизонта.

Деметрио и Камила подъехали к лачугам.

Посреди корраля стоял мужчина в белых штанах и рубахе и жадно затягивался самодельной сигарой; рядом с ним на каменной плите другой крестьянин лущил кукурузные початки, растирая их в ладонях. Чтобы отогнать кур, он то и дело тряс высохшей изуродованной культей ноги, напоминавшей козлиное копыто.

— Шевелись, Пифанио, — поторапливал мужчина с сигарой, — солнце уже село, а ты еще скотину не поил.

Снаружи заржала лошадь, и оба испуганно подняли голову. Поверх ограды в корраль заглядывали Деметрио и Камила.

— Нам с женой лишь бы переночевать, — успокоил мужчин Деметрио.

Когда же он объяснил им, что командует частью, которая остановилась неподалеку на привал, человек с сигарой, оказавшийся хозяином, весьма учтиво пригласил их войти, а сам бросился за кувшином воды и веником, чтобы поскорее убрать лучший уголок в амбаре и достойно разместить там столь почетных гостей.

— Ступай, Пифанио, расседлай лошадей сеньора и сеньоры.

Работник, лущивший маис, с трудом поднялся. Он был в рваной рубахе, жилете и изодранных штанах, распоровшихся по бокам на полосы, подоткнутые концы которых болтались у пояса.

Смешно прихрамывая, калека заковылял к ограде.

— Как же ты работаешь, друг? — спросил Деметрио и, отстранив его, сам расседлал лошадей.

— Он у нас убогий! — крикнул из амбара хозяин. — Совсем обессилел. Но плату не зазря получает: с самой зорьки трудится. Видите, уж и солнце зашло, а он все за работой.