Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент

— К вашим услугам, — едва коснувшись пальцами шляпы, произнес Лопес — человек с резкими чертами лица, со сросшимися на переносье бровями, совсем не привлекательный на первый взгляд, из тех, кто легко замыкается в себе, — «уходит в нору», как говорят льянеро, особенно в присутствии незнакомых.

Рекомендации Антонио было достаточно, чтобы у Лусардо составилось о Кармелито хорошее мнение, хотя Сантос заметил, что мнение это отнюдь не обоюдное.

В действительности Кармелито был одним из трех или четырех пеонов, на чью преданность Сантос Лусардо мог вполне рассчитывать в будущей борьбе за свою собственность. В Альтамире он поселился недавно, и хотя был на ножах с управляющим Бальбино Пайбой, все же не уходил, — отчасти потому, что уступал настоятельным просьбам Антонио, который, возведя в культ традиционную преданность Сандовалей Лусардо, не только сам терпел предателя-управляющего, но старался всеми силами удержать в Альтамире немногих честных пеонов в надежде, что когда-нибудь Сантос решит приехать в имение и заняться хозяйством. Как и Антонио, Кармелито с радостью встретил весть о приезде хозяина: теперь Бальбино Пайбу немедленно уволят и заставят отчитаться в жульнических махинациях; придет конец также злоупотреблениям доньи Барбары, и все пойдет как надо.

Однако при первом же взгляде на Сантоса Лусардо, едва тот спрыгнул с барки на берег, Кармелито увидел нечто совсем противоположное своему представлению о настоящем мужчине: красоту, показавшуюся ему излишней, правильные черты, нежную кожу, чуть тронутую загаром, бритое лицо — что за мужчина без усов! — вежливые манеры, на его взгляд, слишком жеманные; костюм для верховой езды — облегающий фигуру пиджак и просторные вверху и зауженные в коленях штаны, туго обтягивающие голень наподобие кожаных гетр и, наконец, галстук, — кому нужен галстук в этой глуши, где человеку, чтобы прикрыться, вполне достаточно лоскута материи!

— Мм-да! — процедил он сквозь зубы. — И этого человека мы так ждали? С таким франтом далеко не уедешь!

Между тем к роке спускался, ковыляя и улыбаясь, отец Антонио, сморщенный старик с черной, без единой седой пряди головой.

— Старый Мелесио! — воскликнул Сантос, шагнув старику навстречу. — Подумать только, ни одного седого волоса!

— Индейцы седины не любят, ниньо^{72} Сантос, — проговорил старик и, посмеявшись немного, продолжал с тихой улыбкой, почти гримасой, открывавшей его беззубые, черные от жевательного табака десны: — Стало быть, не забыли меня, ниньо Сантос? Позвольте называть вас «ниньо», как в детстве, пока я не научусь говорить вам «дохтур». У стариков ведь язык неповоротлив, когда еще привыкну к новому слову!

— Называйте как вам удобно, старина.

— Уважению это не помешает, правда, ниньо? Пожалуйте к нам — крюк небольшой. Передохните с дороги, а там и к себе двинетесь.

Справа от спуска протянулись выбеленные дождями частоколы корралей, куда сгоняют собранный в саванне скот; слева сгрудились постройки — типичные жилища обитателей льяносов: два домика с глинобитными камышовыми стенами и пальмовой крышей, — здесь жило семейство Мелесио; между ними каней^{73} с тяжелой и низкой соломенной кровлей, и в нем — длинный, окруженный скамьями стол; рядом — другой каней, высокий и просторный, к его столбам привязаны лошади Антонио, Кармелито и еще одна, приведенная из имения для Сантоса; наконец, третий каней — поодаль от домиков, под его крышей свисают с жердей шкуры коров и тапиров, свежедубленые и еще зловонные.

Позади этого, последнего канея — ряд деревьев: хобо^{74}, диви-диви^{75} и высокий альгарробо^{76}, по имени которого и названа переправа. А вокруг — гладкая равнина, необъятные пастбища и далеко-далеко, у самого горизонта, еле заметная, словно повисшая в воздухе, гряда деревьев, — «мата», как называют льянеро затерявшийся в просторе саванны небольшой лесок.

— Альтамира! — воскликнул Сантос. — Сколько лет я тебя не видел!

С приближением Сантоса девушки, недавно толпившиеся на краю обрывистого берега, юркнули внутрь домика, и Мелесио сказал:

— Мои внучки. Диковатые выросли. То и дело бегали на реку смотреть, не идет ли барка, а стоило вам показаться, забились в угол.

— Твои дочки, Антонио? — спросил Сантос.

— Нет, сеньор. Я пока, слава богу, холост.

— Это от других детей, — пояснил Мелесио. — От усопших, мир их праху.

Они вошли под тенистый навес маленького канея. Земляной пол был старательно выметен и скамьи расставлены вдоль стен, как во время вечеринок. На почетном месте, специально для гостя, стояло кресло — предмет роскоши в скромных жилищах льянеро.

— Эй, девчонки, выходите, — крикнул Мелесио. — Вот деревня-то! Подойдите хоть поздороваться с дохтуром.

Восемь внучек Мелесио робко жались к дверям и, горя нетерпением познакомиться с приехавшим, хихикали, подталкивая друг друга:

— Выходи ты первая.

— Ишь какая, сама выходи!

Наконец они вышли друг за дружкой, словно ступая по узенькой тропке, и одной и той же фразой, с одинаковой интонацией, нараспев, по очереди приветствовали Лусардо, стараясь поскорее отнять свою руку.