Те, кто жив

Закончилось это неожиданно — когда делали очередной прокол, уже подходя к концу размеченной карты резонансов, и собирались засунуть в него привязанную к палке бутылку с водой (термометры на это безнадёжное дело теперь жалели), в арке Установки появилась чёрная фигура. Лаборант в ужасе бросил палку и кинулся бежать, чуть не разбив с разгона голову об дверь, а резонанс непонятным образом погас, хотя энергия продолжала литься потоком. Как будто неизвестный визитёр замкнул её на себя.

Палыч резво выпроводил всех из помещения Установки и опустил бронезаслонку на стекло. Периодически Матвеев заглядывал туда — неизвестное существо (все сошлись на том, что оно не может быть человеком), пододвинуло под арку табурет и терпеливо сидело на нём. От него исходило неприятное ощущение чуждости и какой-то несоразмерности. Как будто в детскую песочницу с куличиками и совочками въехал поиграть строительный бульдозер.

Дважды запускали Установку — первый раз в надежде, что существо выкинет туда, откуда оно появилось, второй — по требованию Лизаветы Львовны. Как только существо поселилось у них в рабочей камере, мантисы, которые давно уже перестали реагировать на запуски, с новыми силами начали штурмовать Убежище. Казалось, они изо всех сил пытаются добраться до «гостя» — несколько удачных прорывов, когда твари буквально выдавливали из коридоров стальные заграждения, произошли именно в этом направлении. Впрочем, во внутреннюю часть Убежища им пробиться не удалось, а Анне и её помощникам они как раз попались. Тогда-то Лизавета и потребовала включить Установку — только под действием её поля телесные жидкости мантисов превращались в чистое Вещество. Установка включалась, жидкость трансмутировала, но прокол не открывался. Энергия уходила в никуда, отчего Матвеев, верящий в непоколебимость законов сохранения, откровенно бесился.

В общем, к моменту прихода Ольги ситуация зашла в тупик. Существо блокировало установку, температура на поверхности падала, продовольственные запасы подходили к концу. Несмотря на то, что всё больше энергии реактора уходило на обогрев, температура в помещениях градус за градусом снижалась. Ученые всерьёз искали способы выжить после того, как воздух снаружи ляжет на землю кислородно-азотным снегом. Жилые площади сокращали, экономя тепло, люди жили всё более скученно, пайки урезали, моральное состояние от этого, мягко говоря, тоже не улучшалось. Уже было два самоубийства, причем одно совершил подросток. Руководство склонялось к попытке силового решения — Анна была готова войти в камеру и расстрелять любого, кто встанет между ней и Установкой, из своего обреза. Сдерживал всех Матвеев, который упорно утверждал, что последствия атаки на существо, способное поглотить единовременно до пятидесяти мегаватт, может иметь самые неожиданные последствия.

— Ну и что? — спросила Ольга, посмотрев в окно.

Как ни прислушивалась она к себе, глядя на силуэт в балахоне, никакого страха не было.

— Привет! — сказала она, входя в камеру. — Меня зовут Ольга.

— Я знаю. Долго же ты шла.

Историограф. «Полусвободного найма»

— …Потребность в принадлежности — неотъемлемая черта человеческой личности. Наследие стайных приматов, — вещал я, глядя на аудиторию.

Меня слушали внимательно, а я внутри всё время сбивался на провокационный вопрос главмеха — почему они такие? Есть те, кто уснул на парте после ночного дежурства, но нет ни одного, кто отвлекался бы, плевался жёваной бумагой через трубочку, дёргал девочек за косички, читал за неимением телефона под партой книжку про индейцев или просто мух бы считал. В общем, вёл бы себя как нормальный ребёнок в нормальной школе.

— Нам очень важно принадлежать к какой-то группе. Определять себя не только как личность, но и как члена сообщества. Быть коммунаром, например. Не просто Настей или Петей, не просто учеником или инженером, а своим среди своих. Люди так устроены, что не могут быть сами по себе. От этого они страдают, болеют и могут даже сойти с ума!

— А как же Робинзон на острове? — спросил какой-то начитанный мальчик.

— У Робинзона был, если помнишь, дикарь Пятница, вместе они образовали микросоциум. Но не надо забывать, что это художественное произведение — Александр Селкирк, которого считают прототипом Робинзона, за четыре года одиночества на острове порядком одичал.

— Важно помнить, что все наши базовые аксиомы: что хорошо и что плохо, что правильно и что неправильно, что допустимо и что нет — определяются в первую очередь именно принадлежностью к группе. Наша важная человеческая особенность — мы доверяем мнению авторитетных лидеров и ценностям нашей группы некритично и безоценочно. Мы склонны пренебречь нашим мнением, когда оно приходит в противоречие с групповым. Мы готовы поступиться нашими интересами в пользу интересов группы. Именно это и делает нас людьми.

— А как же универсальная этика? — Божешьмой, кто-нибудь, отберите у этой девочки Канта!

— Что такое этика, Настя, как ты думаешь?

— Ну… это понятие о том, что хорошо и что плохо…