Те триста рассветов...

В той стороне, куда развернулся самолет, металась по выгону белая коза. Можно было разглядеть и женщину, испуганно присевшую к земле. Езерский бросился к ней.

- Господи, неужто наши?… - радостно воскликнула худенькая старушка.

- Свои, мамаша, свои! - едва сдерживая дыхание, крикнул Езерский.

- Да как же вы, родные? Ведь немцы в деревне!

- Ничего, мамаша, мы знаем. Не волнуйтесь за нас. Мы ищем немецкие танки. Где они? Мамаша, немецкие танки, случаем, не проходили здесь, через вашу деревню?

Женщина уставилась на Езерского.

- Не знаю, ей-богу, не знаю… - растерянно залепетала она. - Много их здесь было: и танков, и машин ихних бесовских. Всю деревню испоганили, ироды!

- Ну а танки? Мамаша, вспомните, где-то здесь должно быть много танков. Где они? Куда прошли?

Лицо женщины сморщилось от мучительного напряжения. Она поняла, что требует от нее летчик, но чувства и мысли ее, похоже, окончательно смешались. Езерский видел ее растерянность и страх, вероятно, за них, оказавшихся в гуще немецких войск.

Шли дорогие секунды. Езерский начинал понимать, что растерянная старушка в его деле не помощник. «Как глупо все получается, - в отчаянии подумал он. - Такой риск всего лишь в расчете на случай… Какая досада! Зубов был прав».

Именно в этот момент Езерский увидел бегущего от крайней хаты мальчика. Он стремительно несся по дуге, почему-то обходя самолет кустами. На какое-то мгновение он скрылся и, когда появился вновь, от самолета его отделяло не более двадцати метров. [52]

Езерский тут же забыл о мальчишке, потому что Зубов вдруг привстал из кабины и надсадно крикнул:

- Немцы! Быстрее в самолет!

Штурман оглянулся и выхватил из кобуры пистолет, но ничего не увидел, да и рассматривать уже было нечего - со стороны деревни из темноты часто замелькали вспышки автоматных очередей. Над самолетом молнией пронеслись несколько пулеметных трасс.

- Господи, что ж теперь будет? - громко запричитала старушка.

Езерский бросился к машине и тут же с разбега наткнулся на мальчишку, едва не сбив его с ног. На штурмана снизу вверх, не мигая, глядели широко раскрытые детские глаза. В них были и удивление, и восторг. Мальчишка был бос, обтрепан, мокрые его штаны прилипли к коленям. Он прижимал к груди руки, словно силясь что-то сказать.

«Не знаю, что меня толкнуло, - рассказывал потом Езерский, - уже с крыла самолета оглянуться. Может быть, последняя надежда узнать хотя бы что-нибудь для дела или эти его просящие глаза».

- Мальчик, где немецкие танки? Не видел?…

И тут произошло настоящее чудо, в которое до сих пор с трудом верилось Езерскому и Зубову. Мальчишка как будто ждал этого вопроса. Он не задумываясь протянул руку на юго-восток, в сторону далекого леса. Тут и старушка закивала головой, указывая палкой в ту же сторону.

- Сколько?! - стараясь пересилить шум мотора, з(аорал Езерский.

- Девяносто семь! Я считал… Девяносто семь, - повторил мальчик. - Дядя летчик, прилетай скорее!

Крик мальчика утонул в реве мотора. Зубов дал максимальные обороты, и машина, несколько раз подпрыгнув, повисла над выгоном. Езерский, упершись коленом в сиденье, рискуя вывалиться за борт, развернул пулемет в сторону немцев, и белые шмели ШКАСа устремились навстречу вспышкам немецких автоматов…

По донесению экипажа Зубова полк подверг бомбардировке лес юго-восточнее Кром. В ответ его кущи взорвались ожесточенным пулеметно-артиллерийским огнем. 4-я танковая дивизия уже не таилась и деваться ей было некуда…

- Странно, - не переставал удивляться Дмитрий Езерский, - из всех впечатлений того полета я больше всего почему-то запомнил глаза деревенского мальчишки, его жалкую фигурку и тоненький умоляющий голосок: «Прилетай скорее!…» [53]

И все же день великого сражения - 5 июля 1943 года - наступил для нас внезапно. Ведь мы воевали на Курской дуге достаточно напряженно уже с весны.

Примерно в 2 часа 30 минут, возвращаясь с боевого задания, мы с Казаковым пересекли линию фронта. Ночное небо начинало понемногу светлеть. Занимался рассвет. Немцы в эти часы почти не стреляют - спят или готовятся к дневной боевой работе, не обращая внимания на одиночные бомбардировщики. И тогда, помню, стояла предутренняя фронтовая тишина. Мерно стрекотал мотор, слегка клонило ко сну.

Вдруг позади засверкали, забились, освещая все окрест бело-оранжевым светом, всполохи небывалой силы.

«Ночники» - народ, приученный хорошо разбираться в свойствах фронтовых огней. Малейший проблеск на земле или в небе мгновенно фиксируется натренированным глазом. Каждая светящаяся точка непременно должна о чем-то рассказать. Негласная азбука огней быстро и твердо усваивается экипажами, без этого просто нельзя летать. Непродолжительный свет посадочного прожектора во многом отличается от главного врага «ночников» - зенитного прожектора. Склад боеприпасов горит совсем не так, как обычное строение. Вспышки разрывов артиллерийских снарядов и мин - это совсем не то, что мощные оранжевые всплески «катюш». Мигание автомобильных фар никогда не спутаешь со светляками карманных фонариков.