Те триста рассветов...

Знаю, как трудно Лайкову вести тяжелую машину у самой земли, то и дело попадая в облака, но он выполняет маневр безукоризненно. А немцы словно опомнились. Теперь уже со всех сторон к самолету тянутся пулеметные и пушечные трассы. Серия снарядов прошивает туманную пелену рядом с кабиной, с треском разрывается немного выше самолета. Это бьет наш главный враг - скорострельная зенитная пушка «эрликон».

Вновь проходим над разъездом. Хорошо видно, как немцы бьют по самолету из винтовок и автоматов, лежа на спине. Стреляют все. Даже танк, задрав пушку, успевает ударить трассирующим снарядом. Наш бомбардировщик, несущийся над землей, - слишком заманчивая цель, чтобы в него не выстрелить. Вот светящиеся шары зенитных снарядов несутся прямо в лоб моей кабины. Спиной чувствую, как некоторые из них с визгом и скрежетом пропарывают обшивку. Но машина лишь вздрагивает от ударов и продолжает нестись к цели. Двигатели работают исправно.

Высота 300 метров. Туман как будто приподнялся. Сквозь дым хорошо вижу точку на высоте, по которой надо ударить. Видимо, это центральный дот, горбом возвышающийся на склоне. Удивительное для штурмана дело - видеть цель не под собой, а почти на уровне горизонта.

Вот он - и миг штурманской удачи!

Резко нажимаю пальцем на кнопку сбрасывания бомб. Самолет вздрагивает, чуть подпрыгивает вверх, освободившись от груза. А через несколько секунд нас нагоняет тяжелый, [142] продолжительный, как обвал, грохот. Машину словно кто-то сильно подтолкнул сзади.

- Ура-а-а! - неистово закричали Снегов и Яковлев. - Была высота - нет высоты. Попадание точное! Кругом огонь - жуть!…

Но я не успеваю порадоваться вместе с товарищами. В момент взрыва бомб снаряд «эрликона» вдребезги разносит остекление моей кабины. Дождем сыплются осколки плексигласа, повсюду в кабине сверкают белые искры. В нос ударил до тошноты знакомый запах тротила.

Однако самолет летит, я, кажется, цел.

- Что у тебя? - с тревогой спрашивает Лайков.

Объясняю обстановку. Стараюсь отвечать спокойно, но едва сдерживаю дрожь в голосе. Непросто даются несколько минут один на один со смертью.

- Сквозняк немцы устроили в кабине…

- Потерпи. Главное сделали! Отлично ударил по цели. Молодец!

- Давай домой, у меня морозильник.

- Есть, домой! - радуется Лайков. Но до дома добраться - все равно что вечность перешагнуть.

И все же в тот день нам необычайно везло. Едва мы дробили облака вверх, как увидели на десятки километров к востоку свободную от тумана землю. Мощный антициклон, словно гигантской метлой, начисто сгреб весь облачный слой.

- Я - «Факир-девяносто», - это голос разведчика погоды Чернецкого. - Погода отличная! Облачность два-три балла. Кое-какая рвань в низинах у Нарева. Я - «Факир-девяносто». Прием.

- Здорово, Аркаша! С солнышком тебя! - не удержался Лайков.

- И тебя тоже…

Мы вернулись на аэродром с отказавшим правым двигателем и перебитой гидросистемой. Только великолепное мастерство Лайкова спасло нам жизнь при посадке. Механики насчитали в самолете 41 пробоину.

Старшина Мельчаков ходил вокруг машины, мял в руках ветошь и повторял:

- Что натворили с самолетом чертовы фрицы… Что натворили…

Потом удивленно смотрел на меня и покачивал головой:

- Как же вы в живых остались, товарищ младший лейтенант?

Я пожимал плечами. Действительно, как мы остались в [143] живых? Наш «Бостон», еще горячий от недавней борьбы в воздухе, покрытый копотью, потеками гидросмеси и масла, не взорвался от ударов зенитных снарядов, не загорелся, не отказал в воздухе и донес нас невредимыми до аэродрома.

На моторных чехлах сидел Лайков. Казалось, силы совсем оставили этого крепкого парня. Он держал в руках шлемофон и тупо смотрел на сапоги стоявшего перед ним Семена Когана, заместителя начальника оперативного отдела.

- Карпенко прислал. Узнай, говорит, главное. Экипаж не трогай, пусть отдыхают.

- Главное? - помог я Лайкову. - Пиши, Сеня: задание выполнили, в самолете сорок одна дырка, правый мотор заклинило, кабина штурмана разбита осколками «эрликона». Экипаж готов к выполнению заданий.

- А немцы?

- Про немцев, Сеня, потом узнаем. Тогда пехота очистит тот район. Истребителей в воздухе не было. Погода отличная.

Семен опустил блокнот, округлил глаза, зашептал:

- На ордена тянете. Пехота вашим ударом довольна. Оттуда, - Семен ткнул карандашом вверх, - звонили…

Полк готовился к боевому вылету. Мы же сидели в столовой, с трудом проталкивая куски в сухое горло. Волнение все еще не улеглось. Лайков допил чай, нахлобучил на голову шлемофон:

- Пойду узнаю, что к чему. Не возражаете?

Мы не возражали, потому что знали своего командира: пошел проситься в полет.

- И то верно, - глубокомысленно рассудил Снегов, - за один вылет как-то неудобно награды получать.

Командир полка дал нам другую машину, сняв с нее молодой экипаж, - и вот мы снова в воздухе.

Погода отличная, воздух чист. Только на западе у земли стоит плотная серая мгла, стелются дымы пожаров, сквозь дым молниями сверкают разрывы снарядов. Идет ожесточенное сражение, фронт наступает.