Те же и Скунс

Плещеев прищурил глаза, спасая их от чьих-то встречных фар, включённых на дальний свет, и подумал о работе. Правду сказать, мысли о работе никогда надолго не покидали его. Клубок жутких останков в сгоревшем микроавтобусе — и капелька крови с прилипшими волосами, как выяснилось — прощальный подарок, оставленный сыщикам одним из погибших… Петрухин, золотой дукат. Француз… Тёмные дела, определённо творившиеся в «Инессе», — и только что организованный шанс чуть поближе взглянуть на эти дела… Хрустальные печатки… Сознательная провокация с визитом мнимого шведа — и возможный ответ шлыгинских силовиков обидчикам из «Эгиды»…

…Знать бы Сергею Петровичу, что «возможный ответ» как раз в это время ехал по тому же шоссе и с расстояния в полсотни метров задумчиво созерцал кормовые огни его «девятки», мелькавшие впереди. И причин для глубокой задумчивости у киллера по прозвищу Скунс было более чем достаточно.

Дядя Кемаль выкатил ему на Плещеева такое досье, что оставалось только руками развести и подивиться, как подобного выродка ещё носила земля. Скунс внимательно изучил документально зафиксированные плещеевские злодейства, и чутьё, отшлифованное годами подобной работы, выдало тревожный сигнал. Кто-то определенно перестарался. Допустил перебор. Такому махровому нелюдю полагалось бы красоваться в его мысленном фотоальбоме где-нибудь между отставным вором Плешкой и бандершей Полиной. Однако всё, что он до сих пор про Плещеева слышал, было прямо противоположного свойства. Никто не винил Сергея Петровича в том, что в своё время он якобы пачками сажал одних пулковских, а тихвинских с тамбовскими и казанскими отпускал, небезвозмездно притом. По сведениям, имевшимся у Скунса, доставалось от Плещеева всем поровну и неизменно за дело, по каковой причине его весьма уважали все крупные питерские авторитеты… Ходила даже легенда о расправе, учинённой благородными тихвинцами над отморозками, устроившими на него жестокое нападение…

В общем, Скунс сразу испытал немалые сомнения и спросил о заказчике.

«Очень, очень уважаемый человек, — произнёс ритуальное предисловие дядя Кемаль. — Ты, конечно, слышал о нём, дорогой. Базылев его фамилия…»

При этих словах у Скунса напряглось что-то внутри, потом отпустило. Кемаль Губаевич ничего не заметил, да у Скунса к нему особых претензий, собственно, даже как бы и не было. Что взять с дяди Кемаля? Он — Доверенное Лицо, почтовый ящик между киллером и клиентом. Если бы не личные странности Скунса, мог бы он и вовсе отсутствовать. Или присутствовать, но как-нибудь по-другому. Скажем, в виде железного ящика, куда бросает плотные конвертики ничего не подозревающая почтальонша…

«Обещать не буду, — сказал ему Скунс. — Поразмыслю…»

«Что значит — поразмыслишь?» — удивился дядя Кемаль.

«Проверю, правду ли твой Базылев мне тут про него насвистел».

И вот тогда сын честного астраханского бахчевода совершил непростительную ошибку. Он доверительно наклонился вперёд и тронул собеседника за колено:

«Йэ-э-э-эй… Больно много Скунс размышляет… Слишком много, дорогой».

Карие, замаскированные контактными линзами глаза смотрели на него в упор. Ни одно Доверенное Лицо в любой цивилизованной стране мира не допустило бы подобного. Но, как известно, заграница нам не указ.

«Очень, очень уважаемые люди обращаются к Скунсу, просят помочь, — продолжал читать нотацию дядя Кемаль. — А Скунс что? Йэ-э-э-эй… То вовсе к чёрту пошлёт, как прошлый раз… ай, какого хорошего человека обидел… то кобениться начинает, размышлять, видите ли, о чём-то собрался… Люди, они ведь тоже думать начнут, дорогой. Они скажут: не так он хорош, этот Скунс, как нам Кемаль Губаевич расписывал. Врёт, наверное, Кемаль Губаевич, обманывает. Обещать обещает, а сделать не может. Лучше уж мы к нему больше обращаться не будем, да и другим отсоветуем. У нас, Алла баерсэ, найдутся и другие, кого можно о помощи попросить…»

Киллер был по природе не вспыльчив. Он смотрел на дядю Кемаля и усмехался углом рта. Видимо, создатель досье полагал, будто разветвлённая система сбора информации имелась у Скунса только на Западе. А в России он проглотит всё, что ему ни испеки.

«Поразмыслить надо», — повторил он спокойно.

На другой день компьютер принёс первые отклики. Как он и ожидал, аналитики были единодушны. Никакого компромата (если не считать таковым очевидную слабость к женскому полу) за Плещеевым не числилось.

То есть, по логике вещей, следовало переходить на запасную ветвь отлаженного алгоритма. Удостовериться, что фальшивка вправду происходила от человека по фамилии Базылев. И наказать этого человека самым доходчивым образом в назидание всякому, кто ещё попытается обманывать Скунса.