Читаем Театр эллинского искусства полностью

Изобретательность Мастера Аркесилая ошеломляет. Как бы приблизив глаз к сомкнутым кольцом большому и указательному пальцам, он выделил из панорамы киренской гавани кружок, в который вошло все, что необходимо показать, и спроецировал содержимое этого кружка на внутреннюю поверхность килика. Этакое blowup. Но в этот крупный план не входят ни корпус судна, ни мачта, ни парус. И вот Мастер отделяет в нижней части тондо сегмент, напоминающий ладью. Вместо мачты рисует рею, высовывающуюся наверху справа из‐за рамки тондо, сажает на нее птиц и обезьяну и изображает рядом летящих птиц. Ясно, что невидимая мачта высока. Слева Мастер сажает колоссальную фигуру в роскошном хитоне, с длинным жезлом, в причудливой шапке, из-под которой спадают на спину очень длинные, тщательно расчесанные волнистые волосы. Даже не читая имени «Аркесилай», с первого взгляда понимаешь, что это он и есть. Сидит он не на троне, как подобало бы во время дворцовой церемонии, а на принесенном на судно складном стуле. На вантах натянут тент, защищающий его от солнца. Огромные весы подвешены к рее. Их коромысло застыло в равновесии, на что указывает слева один из рабочих, тогда как трое других готовы взвалить на весы сетчатые мешки с сильфием. «Тот, чей (судовой) груз находится в безопасности», — так читается имя человечка, находящегося всех ближе к царю и принимающего его указания. В сегменте как раз под фигурой царя писец регистрирует товар, наблюдая за рабами, несущими сетки с сильвием к груде, наваленной справа. Что дело происходит в египетском ареале Средиземноморья, становится ясно уже потому, что представленная на килике сцена вызывает в памяти изображения Осириса во время взвешивания сердец умерших. Мало того, к сиденью Аркесилая привязана кошка — зверек, крайне редко встречающийся в собственно эллинских сюжетах, но чрезвычайно почитаемый в Египте. Да и павиан, усевшийся на рее, кажется, изображен Мастером, чтобы напомнить о соседстве Киренаики с Египтом[641].

Дисгармоничность этой росписи вызвана необычностью задачи, стоявшей перед Мастером Аркесилая и решенной им блестяще. Специфическими требованиями круглой композиции он пренебрег намеренно, потому что документальная убедительность сюжета была для него важнее декоративного благозвучия.

Преодолевая забвение

Помните Ельпенора, разбившегося насмерть, упав с крыши в то утро, когда Одиссей с товарищами по указанию Цирцеи отправлялся в «царство Аида и Персефонеи ужасной», чтобы узнать о своем будущем?[642] Не смея задерживаться, они отложили похороны до возвращения на остров волшебницы. В Аиде первой явилась Одиссею душа Ельпенора:

Ради тех, кто отсутствует здесь, кто дома остался,Ради отца твоего, что вскормил тебя, ради супруги,Ради сына, который один в твоем доме остался!Знаю ведь я, что отсюда, из дома Аида, уехав,Прочный корабль ты обратно на остров Ээю направишь.Вспомни же там обо мне, умоляю тебя, повелитель!Не оставляй меня там неоплаканным, непогребенным,В путь отправляясь домой, — чтобы божьего гнева не вызвать.Труп мой с доспехами вместе, прошу я, предайте сожженью,Холм надо мною насыпьте могильный близ моря седого,Чтоб говорил он и дальним потомкам о муже бессчастном.Просьбу исполни мою и весло водрузи над могилойТо, которым живой я греб средь товарищей милых. —Так говорил он. И я, ему отвечая, промолвил:— Все, несчастливец, о чем попросил ты, свершу и исполню[643].

Хотя Одиссей невысоко ставил мужество и ум Ельпенора, по возвращении на остров Ээю он первым делом пунктуально исполнил просьбу умершего[644].

Ибо страшнее смерти было для эллинов забвение. Память о человеке поддерживалась ритуалами оплакивания, погребения, траура и посещения могил, на которые ставили надгробные амфоры и кратеры, стелы, статуи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 лучших художников Возрождения
12 лучших художников Возрождения

Ни один культурный этап не имеет такого прямого отношения к XX веку, как эпоха Возрождения. Искусство этого времени легло в основу знаменитого цикла лекций Паолы Дмитриевны Волковой «Мост над бездной». В книге материалы собраны и структурированы так, что читатель получает полную и всеобъемлющую картину той эпохи.Когда мы слышим слова «Возрождение» или «Ренессанс», воображение сразу же рисует светлый образ мастера, легко и непринужденно создающего шедевры и гениальные изобретения. Конечно, в реальности все было не совсем так, но творцы той эпохи действительно были весьма разносторонне развитыми людьми, что соответствовало идеалу гармонического и свободного человеческого бытия.Каждый период Возрождения имел своих великих художников, и эта книга о них.

Паола Дмитриевна Волкова , Сергей Юрьевич Нечаев

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Сериал как искусство. Лекции-путеводитель
Сериал как искусство. Лекции-путеводитель

Просмотр сериалов – на первый взгляд несерьезное времяпрепровождение, ставшее, по сути, частью жизни современного человека.«Высокое» и «низкое» в искусстве всегда соседствуют друг с другом. Так и современный сериал – ему предшествует великое авторское кино, несущее в себе традиции классической живописи, литературы, театра и музыки. «Твин Пикс» и «Игра престолов», «Во все тяжкие» и «Карточный домик», «Клан Сопрано» и «Лиллехаммер» – по мнению профессора Евгения Жаринова, эти и многие другие работы действительно стоят того, что потратить на них свой досуг. Об истоках современного сериала и многом другом читайте в книге, написанной легендарным преподавателем на основе собственного курса лекций!Евгений Викторович Жаринов – доктор филологических наук, профессор кафедры литературы Московского государственного лингвистического университета, профессор Гуманитарного института телевидения и радиовещания им. М.А. Литовчина, ведущий передачи «Лабиринты» на радиостанции «Орфей», лауреат двух премий «Золотой микрофон».

Евгений Викторович Жаринов

Искусствоведение / Культурология / Прочая научная литература / Образование и наука
Искусство жизни
Искусство жизни

«Искусство есть искусство жить» – формула, которой Андрей Белый, enfant terrible, определил в свое время сущность искусства, – является по сути квинтэссенцией определенной поэтики поведения. История «искусства жить» в России берет начало в истязаниях смехом во времена Ивана Грозного, но теоретическое обоснование оно получило позже, в эпоху романтизма, а затем символизма. Эта книга посвящена жанрам, в которых текст и тело сливаются в единое целое: смеховым сообществам, формировавшим с помощью групповых инсценировок и приватных текстов своего рода параллельную, альтернативную действительность, противопоставляемую официальной; царствам лжи, возникавшим ex nihilo лишь за счет силы слова; литературным мистификациям, при которых между автором и текстом возникает еще один, псевдоавторский пласт; романам с ключом, в которых действительное и фикциональное переплетаются друг с другом, обретая или изобретая при этом собственную жизнь и действительность. Вслед за московской школой культурной семиотики и американской poetics of culture автор книги создает свою теорию жизнетворчества.

Шамма Шахадат

Искусствоведение