Театр «Глобус»

Дол машет Крату, и они тихонько отходят в угол сцены, где шепчутся. Их переговоры слышны всему залу. Дол говорит, что надо разыграть вражду, поскольку этот умирающий – подонок. Крат возражает, он не хочет ссориться и предавать дружбу ради квартиры. Но Дол качает головой и говорит, что всякое публичное соревнование в области доброты есть, заведомо, постановка и фарс, а вот квартира будет настоящая. Значит, надо исполнять волю умирающего и отыграть свою роль до победного конца.

В зале раздались аплодисменты. Крат отошёл от Дола и обратился к публике:

– Но он – мой друг!

– И он – мой друг! – с другой стороны сцены отозвался Дол и после паузы добавил с угрозой, – Но даже ради дружбы я не закрою глаза на его недостатки. Мне истина дороже.

– Почему истиной ты хочешь назвать лишь недостатки, а не то, что во мне есть хорошего? – печально спросил Крат.

Тут нарочито гнусным голосом встрял умирающий.

– Потому что мне легче уходить из жизни, если я вижу, что все люди, даже такие вот рыцари доброты – продажные твари.

– Ему так легче, понимаешь? Понимаешь ты, чёрствый человек! – театральным шёпотом вскричал Дол.

– И напомню вам, стержни, что такими люди и должны быть! Прочь лицемерие! Если главная ценность на земле – деньги, человек должен и просто обязан быть продажным. Вот как наш губернатор, к примеру. Мне и впрямь легче умирать среди подонков.

На этот раз две дамы, ласково ненавидящие одна другую, а именно жена и секретарша господина Здыбина, не смогли удержать своего господина. Топающим, кувалдным шагом господин Здыбин, исполняющий также должность приятеля губернатора, взошёл на сцену.

– Ты как посмел озвучить такие слова, дерьмо собачье! – заревел он, подняв кулак и норовя расплющить смуглое лицо больного; затем попятился, разглядев пластмассу.

Плюнув на сцену, господин Здыбин спустился в зал и сел, играя желваками. В динамиках торжествовал подленький смех умирающего. В рядах сначала робкие, затем дружные аплодисменты вскипели.

– Вот так должно задевать нас подлинное искусство! – с божественной задумчивостью произнёс Дупа; его слова подхватило искусственное эхо. (Неясно, он их произнёс от лица умирающего или от себя лично?)

Помощник губернатора догадался, что было бы правильней, отнестись к этому безобразию легко, демократически. "Играйте, выродки!" – хрюкнул он, и женщины с двух сторон принялись гладить его по пиджаку, улыбаясь, как старое и молодое солнышки.

– Дайте ж, я скажу о моём товарище правду! – воскликнул Дол, глядя в зал с восторгом скандалиста-провокатора, уверенного в том, что публика его поддержит.

– Говори! Жги! – раздались пьяные голоса.

– Он… – Дол отодвинулся от Крата сайдстепом и тощей рукой указал на него, – он всем недоволен, и даже вами, почтенная публика. Он вас называет по-древнегречески "параситами".

– Ты в политику не лезь, ты по-русски говори, – бросили из зала.

– Хорошо, ладно. Он Ирку Брянчикову триппером заразил.

Крат онемел от негодования. Дол знал, что всё произошло как раз наоборот: это она его заразила, и сам же Дол костерил её всеми проклятиями. Ошарашенный вид Крата вызвал удовольствие в зале. Под аплодисменты Дол поклонился и прижал руки к сердцу. Умирающий от души смеялся, он булькал и кашлял. На сцену с отчаянной решимостью вышла женщина в платье горошком – Ирина Брянчикова. (Одноклассница, первая любовь Крата, они встретились через двадцать лет после школы и на час вновь полюбили друг друга, только Ира, сама того не ведая, несла в себе гнойный след какой-то предыдущей встречи.) Она пересекла сцену, издали протянув Долу благодарную руку.

– Спасибо тебе, рыцарь человечности и просто друг. Теперь я знаю, кто меня заразил. Он понесёт заслуженную кару.

– Это же было два года назад, – обмолвился Дол.

– Вот именно! – воскликнула она. – Он должен вернуть мне мужа, который по его вине заразился на своём законном ложе и бросил меня… да, в окно. А этот негодяй обязан восстановить мою семью! По крайней мере, выплатить мне за то время, что я жила без кормильца, – она стрельнула пламенным взором в Крата и потопала вниз, тряхнув кудлатой головой.

Все смеялись, улюлюкали, хлопали.

– Стержни, вы забыли наш уговор! – сладко простонал больной. – Пускай теперь короткий скажет про длинного.

– Мне нечего сказать, – сухо, без игры произнёс Крат.

Дупа страшно кашлянул в динамиках, Лидочка замахала руками.

– Он от армии закосил, вот что, – нехотя произнёс Крат.

Дол побелел.

– Я думал, ты скажешь что-нибудь безобидное, о пьянстве, например, – просипел он в ответ.

– После твоего публичного вранья, я заявляю, что ты врун и трус. И что ты закосил под шизика, а потом состряпал себе новые документы, – каменным голосом заявил Крат.

В середине зала поднялся пожилой кряжистый дядька с пыльной головой.

– Вот кого я пригрел в котельной: дезертиров и заразников! – произнёс больничный завхоз. – Я этих молодчиков на улицу выставлю, и помещение после них обработаю хлоркой! И шмотки выкину, и амбарный замок повешу, – он показал размер замка большими руками.