Театр китового уса

В других долинах и деревнях, в других домах примерно то же. Поместья не по средствам, стоят голые, без наследников. Пустые мавзолеи.

Пылинки приземляются на величественных каминных полках, где покрытый паутиной мрамор окружает заключенный внутри узор: плотно собранные окаменелости пресноводных улиток, которые пробирались по галечному дну ручьев, пока время, вес и деньги не принесли их сюда, сдавленных и неподвижных, отвердевшими структурами, так тщательно отполированными, что легко позабыть, что когда-то они были чем-то другим.

Форма

Октябрь 1944

Дверь кухни от дождя так раздулась и стала такой неподвижной, что Кристабель приходится навалиться плечом, чтобы ее распахнуть. Внутри мрачно и темно. Из крана капает в пустую раковину. Флосси заходит следом, восклицает:

– Боже, да тут холодина!

– Здесь отвратительно пахнет, – говорит Кристабель.

– Боюсь, Тото опять прятал мертвую добычу, – говорит Флосси.

Бетти хлопотливо проходит мимо них, целеустремленно направляясь к чайнику.

– Чашка чая поможет.

Билл следующий, а за ним Моди и кот Тото, чей хвост радостно подрагивает от возвращения людской компании.

– Я нашел в деревне пару девчушек, которые на следующей неделе придут здесь прибраться, – говорит Билл.

– Тогда мы будем готовы к нашим первым пансионерам, – говорит Флосси, смахивая паутину.

– Я пойду наверх и проверю главный дом, – говорит он.

Кристабель следит, как Билл исчезает в темном коридоре, слышит, как удаляются наверх его шаги. Ей кажется, что она зашла в дом так глубоко, как может себя заставить, что в этом подземном бункере относительно безопасно, но над ней комнаты полны боли, перетянуты опасностью, будто спрятанными минами, которые только ждут, чтобы сдетонировать.

– Сколько прибудет гостей, Флосс? – спрашивает она, открывая кухонный ящик в поисках свечей и спичек, но обнаруживая только мячи для крокета и старые ошейники.

– На наше объявление пришло пять ответов, – говорит Флосс.

Бетти щелкает языком и качает головой.

– Есть общества сохранения, – говорит она, наполняя чайник, – которые приглядывают за историческими домами, чтобы не пришлось селить в них кого попало.

– Я не отдам Чилкомб обществу сохранения, – говорит Кристабель, – уж свою долю точно. Флосс может передать им свою.

– Стольким людям нужно жилье, Бетти, – говорит Флосси. – Я знаю девушку в Земледельческой армии, которая только что вышла замуж, но они с мужем не находят места, которое могут себе позволить.

– Когда я думаю, как здесь было раньше, с миссис Розалиндой и ее милейшими приемами, – вздыхает Бетти, перенося чайник к плите. – Она всегда хотела, чтобы все было как надо. С тех пор все не так.

Флосси достает из ящика пыльные чайные ложки, пока Бетти продолжает предаваться воспоминаниям о Чилкомбе до войны. Она чувствует оторванность от ее ностальгии. Ребенком, когда бы она ни выбиралась с чердака с желанием хоть глазком посмотреть на вечеринки матери, они никогда не были романтическими сценами, которые она представляла. Они были громкими и легкомысленными. Люди падали, ругались, разливали напитки.

Однажды, перегнувшись через балюстраду, она увидела Розалинду в открытом костюме арлекина на коленях мужчины в маске, пока Уиллоуби в тоге дубасил по роялю. Розалинда пыталась привлечь внимание мужа, но умудрилась только выпасть из костюма и соскользнуть на пол, а Уиллоуби только кинул на нее взгляд и тут же отвел его, будто происходило что-то обыденное, не стоящее беспокойства.

Флосси убежала обратно в кровать и натянула покрывало на голову, чтобы оградиться от вида так скандально обнаженной матери. Но наутро она увидела их обоих за столом, пьющих чай, читающих газеты, будто все всегда было нормально. От этого ей показалось, что ночь была землетрясением, от которого в полу разверзлась трещина. Все заскользило в нее, полетело, а потом она снова закрылась, и так аккуратно, будто ее никогда и не было. И она одна была почему-то неправа.

Сохранить Чилкомб таким, каким он был тогда, кажется ей отчего-то нечестным. Это продолжит скользкое чувство, будто ничто не то, чем кажется.

– И где же будет жить мисс Кристабель, если в ее спальне будут незнакомцы? – говорит Бетти, собирающая чашки, будто непослушных детей.

– Я буду в коттедже, – говорит Кристабель. – Театр нуждается в работе.

В пыльной комнате повисает тишина, затем Флосси говорит:

– Ты уверена?

– Вполне, – говорит Кристабель.

Флосси осторожно говорит:

– Может, настало время попробовать что-то иное?

– Нет, я так не думаю.

– Иногда мы цепляемся за вещи, потому что чувствуем себя должными, – говорит Флосси, осторожно выкладывая свою звенящую пригоршню ложек на стол, – но, знаешь, люди говорят, что изменения не хуже отдыха.

– Мне неинтересно, что говорят люди, – говорит Кристабель, засовывая руки в карманы. – Ты думаешь, что я упрямлюсь, Флосс, и ты права. Но упрямство привело меня сюда. Ошибалась я в его применении. Я думала, что буду ставить те же старые пьесы тем же старым образом. Вот где я ошибалась.

– Если мисс Кристабель в голову придет идея, переубедить ее невозможно, – говорит Бетти.