Театр китового уса

– Мы должны праздновать, когда можем, дорогая. Такие случаи не часто выпадают, – говорит Миртл и обнимает Флосси. Она пахнет французскими сигаретами и тяжелыми духами, и макияж в уголках глаз размазался по морщинам. Она кажется старше, немного потрепанной временем, но все еще экстравагантной Миртл, и когда Флосси смотрит на нее, то видит отказ быть чем-то меньшим. Она гадает, что Джордж думает о Миртл, хоть и кажется невозмутимым. Так же, как его не встревожила необходимость провести целый день с женщиной, одетой статуей Свободы. Возможно, капеллан более знаком с особенностями человеческого поведения, чем другие, что делает его удивительно подходящим, чтобы стать членом ее семьи, и, хотя Флосси понимает, что ее романтические мысли опять забежали вперед, в этот раз она не чувствует, что слишком от них отстает.

Флосси смотрит на часы и говорит:

– Джордж, ты не против отвести Миртл в театр? Я соберу последних опоздавших, а потом пойду следом.

– Совсем не против, – говорит Джордж, и, когда они исчезают меж деревьев, она слышит, как Миртл восклицает что-то о его божественном кельтском акценте.

Флосси смотрит на подъездную дорожку и оглядывает сад, довольно потрепанный и заросший, нуждающийся в порядке, но такой зеленый и цветущий, каким может быть только сад в мае. Она засовывает голову в дверь и кричит, чтобы проверить, не остался ли кто в доме, но Чилкомб темный и пустой. Только серьезно тикают напольные часы. Она закрывает дверь и идет через деревья к морю, потому что представление вот-вот начнется.

На бис

К – Д

Сегодня я вспоминала день, когда ты умер. Я вспоминаю его почти каждый день. Я думала о том, как любила тебя даже до того, как ты существовал, и как люблю тебя сейчас, когда ты больше не существуешь. Что, конечно, превращает в бессмыслицу всю идею существования и оставляет только любовь. Это, дорогой брат, сентиментальные сопли, к которым я теперь склонна. Тем не менее это все равно правда.

Люди делают о женщинах очень много предположений, большей частью необоснованных, и одно из них – что мы почему-то лишены ясности. Что мы рассеянные и глупые. Лично я считаю уверенность своего рода высокомерием.

Я знала ВСЕ, когда мне было двенадцать, и с каждым годом знала чуть меньше, и в этом есть свобода. Остается место для большего. Я всегда нахожу очень поучительными беседы со школьными группами, которые посещают театр, выслушиваю их идеи о том, как его можно использовать. Всегда можно что-то исправить, понимаешь.

Я надеюсь, к концу года мы сможем предлагать недельное проживание в Чилкомбе студентам, интересующимся театром. Разве не здорово? У меня есть идея однажды превратить дом в своего рода постоянное образовательное заведение рядом с театром, хотя мне говорят, что перестраивать древнее здание – сизифов труд. Еще у меня есть мысли о «Ромео и Джульетте», где все персонажи будут насекомыми, но это я оставлю на следующее письмо, поскольку для объяснения требуются рисунки.