Театр Клары Гасуль

Донья Мария. Кто бы мог подумать?.. Я ни на что не надеялась, но такого удара все-таки не ожидала! Отец Эухеньо любит другую!.. Он любит Франсиску. Что ж, она красива, мужчинам только этого и нужно... Донья Франсиска — моя соперница... и победительница! Могла ли я подозревать?.. Они хотят моей смерти, они ей будут рады... Слава богу! Окно еще открыто, драгоценный сосуд скоро будет мой... Вот она, моя судьба! (Влезает через окно в аптеку и минуту спустя возвращается. Рассматривает склянку.) Совсем немного. Такая смерть не очень страшна. Долго страдать не будешь. Нехорошо, что я поспешила отдать письмо, — моя тайна умерла бы вместе со мной. То-то помучались бы они, доискиваясь причины моей смерти! Говорят, стыдно женщине первой признаваться в любви. (С отвращением.) Франсиска так именно и поступила... Он покажет ей письмо, они вместе начнут обсуждать его... Смешное, глупое письмо! Но смерть моя поправит все. Что они тогда скажут? Хотела бы я знать, покончила ли бы с собой Франсиска на моем месте? Франсиска? Выдумала тоже! Поплакала бы и, смочив слезами платок, утешилась, а я... Нет, их поразит моя смелость, они скажут: «Бедная крошка! Такой ребенок, а умерла, как воин, как римлянин». В лучшем случае прослезятся, а я буду счастлива тем, что устроила их счастье... Счастье Франсиски, Франсиски, которую я ненавижу, которую я только что, когда она медленно разрывала мое сердце на части, с радостью заколола бы кинжалом!.. Пожертвовать своим счастьем ради соперницы! Да, это жестокая пытка! Быть может, когда-нибудь Эухеньо поймет, кто из двух соперниц выше... Нет, никто не будет так тебя любить, как я! А когда я умру — ты...[7] Ну что ж! Пусть я пожертвую всем, пусть, наконец, он узнает меня! (Достает записную книжку и пишет.) «Завещаю подруге моей...» (С горьким смехом.) Подруге! «...Франсиске Гомес все мои брильянты и деньги, положенные моим дядей на мое имя... у сеньоров Арьяса и Кандадо».

Стук.

Ах, это Рита! Что ж, закрывай окно, теперь можно. Смерть улетела оттуда, она у меня в руках!

Входит Рита.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Донья Мария, Рита.

Рита. Это опять я... Надо окно закрыть. (Закрывает.)

Барышня! Что это с вами? Вы такая печальная!

Донья Мария. У меня ужасно болит голова.

Рита. Не лечь ли вам в постельку? Может, хотите чего принять?

Донья Мария. Нет, спасибо. Ах да, Рита, принеси мне стакан лимонаду!

Рита. Мигом приготовлю.

Донья Мария. Нет, не стоит, дай лучше стакан воды.

Рита. Сию минуту.

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Донья Мария одна.

Донья Мария. Больше всего на свете мне жаль этого свежего садика. Нет, раз отец Эухеньо с Франсиской сделали его местом своих свиданий, мне и его не жалко. (Глядит на руки.) Дрожу... хотя и не боюсь. Женщина не так сильна, как мужчина. Впрочем, один храбрый кастильский полководец тоже дрожал во время битвы. Ах! Кто это? Отец Эухеньо!

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Донья Мария, брат Эухеньо.

Брат Эухеньо(в сторону). Бедное дитя! Дрожит! Мне жаль ее.

Донья Мария(в сторону). Не решается заговорить.

Брат Эухеньо(возвращает ей распечатанное письмо). Донья Мария! Вот ваше письмо, я прочел его.

Донья Мария. Упреки бесполезны, отец Эухеньо, избавьте меня от них.

Брат Эухеньо. Нет, донья Мария, упрекать я не стану, ибо, надеюсь, совесть заговорила в вас и в глубине души вы раскаиваетесь, что написали мне это странное послание. Смущение, которое я читаю на лице вашем, убеждает меня, что сердце у вас отнюдь не испорченное и что это юный ветреный ум толкнул вас на такой опрометчивый поступок. Я мог бы доказать вам, как дурно, скажу больше — почти безнравственно обращаться со столь... мирской речью к священнослужителю, связанному торжественными обетами. Видно, уж очень легкомысленно и недостойно было мое поведение, раз вы могли усомниться в моем благочестии. Я, верно, так же виноват, как и вы, — жаловаться не на кого! Но, бедное дитя мое, мне все же хотелось бы указать вам на ваше безрассудство. Предположим на минуту, что я забыл клятвы, произнесенные перед алтарем, и оказался повинен в деянии, недопустимом для всякого человека, кощунственном и богопротивном, если его совершает духовное лицо, — каким несчастиям я бы вас подверг! Мирянин, соблазнивший девушку, всегда может покрыть грех, а священник не может. Скрытность и осторожность прячут на время преступление от людских взоров, но рано или поздно тайна обнаружится, позор неизбывен. Ваше доброе имя, высшее благо женщины, погублено навсегда, и за несколько дней суетного наслаждения вы обречете себя на долгие годы раскаяния и угрызений совести.