Театр на Арбатской площади

И осеклась. Может, парнишке вовсе некуда деваться. Ни дома нет, ни тепла. Алексашка невесело ей усмехнулся:

— А сами-то? Небось тоже раздемши вышли… — И, перебив себя, холодно и деловито отчеканил — Тут Федька вас ожидает, Александра Лукинишна. Коли не против, дам знак ему, пусть идёт.

Сердце Санькино словно перевернулось вверх тормашками. И она сама, и театр, и Арбатская площадь, и дома вокруг — всё закувыркалось. Щёки запылали. Переспросила жарким шёпотом:

— Не врёшь?

Вдруг Алексашка выкрикнул злым, срывающимся голосом:

— Одурели с радости, что ли? Никакого в вас понятия не стало, Александра Лукинишна…

А из-за угла, где хоронился до сей минуты, уже вышел Федя. Шёл медленно, словно боялся её, словно не знал ещё, как встретит. Санька рывком кинулась к нему. Потом остановилась. И снова кинулась. И опять остановилась. Крикнула:

— Федя… всё равно буду актёркой! Не могу по-другому…

Он молча шёл, ничего не говоря, будто не слышал её слов или не хотел их слышать… Или было ему всё равно, кем станет Саня, лишь бы навсегда им быть вместе.

Вдруг тучи раздвинулись. Из-за них вынырнула та самая хвостатая звезда. Комета! И, задрав вверх свой прозрачный хвост, стояла в небе непонятная и торжествующая…

Что пророчила она, в этот час сияя в зимнем небе? И этим двум? И в белые снега укутанному театру? И Алексашке, который, дрожа от холода, шёл сейчас по тёмным арбатским переулкам? И тому в треугольной шляпе, кто, взлелеяв замыслы свои, уже видел себя владыкою Москвы?

Часть третья. Конец Арбатского театра

Глава первая, в которой Москва узнаёт, что война началась

Наполеон, окружённый блестящей свитой генералов, адъютантов, пажей в дорожной карете, запряжённой шестёркой коней, мчался на восток. К тому месту, где французская армия, повинуясь его приказу, должна была перейти границу и вторгнуться в пределы России.

11 июня он подъехал к Неману. Осмотрев место переправы, одобрил его и приказал на следующий же день начать вторжение своих войск на русскую землю.

Приказ был выполнен, и 12 июня 1812 года война началась.

Рано поутру Наполеон вышел из своей походной палатки, которая раскинулась на левом крутом берегу, и, приложив к глазу зрительную трубу, стал наблюдать, как его войска переходят на правый берег по трём наведённым через реку мостам. Мосты эти, лежавшие на лодках, покачивались под ногами сотен, тысяч, десятков тысяч солдатских ног. И вереницы солдат, шагавших по этим шатким мостам, тоже всё время слегка покачивались.

Солнце ещё не поднялось, и трава не блестела той яркой влажной зеленью, какая бывает после обильной ночной росы. Луга, далеко видные с крутого берега, сейчас были как бы устланы низким сизым туманом. И такая тишина, такое безмолвие царило в этот ранний утренний час, что казалось, никто и ничего не сможет нарушить ни этой тишины, ни этого безмолвия.

Но война началась. Та война, о возможности которой говорилось много месяцев подряд, но в которую не хотели верить миллионы людей.

В тот самый день, когда передовые войска Наполеона перешли Неман и вторглись на русскую землю, император Александр проводил время на одном из пышных приёмов, устроенном в поместье графа Беннигсена. Известие о переходе неприятельских войск через Неман застало его почти врасплох, хотя именно ожидание войны привело Александра со всей свитой в Вильно, поближе к границам России.

В тот же день Наполеону было направлено послание, в котором говорилось, что ещё не поздно избавить человечество от бедствий новой войны, стоит лишь отвести все французские войска обратно за Неман. Послание это, однако, осталось без ответа.

И тогда был отдан приказ русским войскам о том, что мира не будет до тех пор, пока хоть один вооружённый француз останется на русской земле.

И война началась.

Началось то, что принесло неисчислимые бедствия земле русской и русскому народу, завершившись великой славой России.

Началось то, что закончилось разгромом и позором французской армии и падением великой славы самого Наполеона.

Если бы этот человек, стоящий сейчас на крутом берегу Немана, с удовлетворением разглядывающий, как всё новые и новые полки вторгаются в пределы чужой страны, мог предугадать, какое поражение ждёт эти полки и всё его войско спустя лишь полгода, с какой поспешностью отдал бы он приказ генералам и адъютантам, всему своему штабу, сейчас же, немедля вернуть эти полки обратно, чтобы ни один французский солдат не остался на русской земле!..

Но, упоённый победами, он и не пытался себе этого представить. И французские войска тремя непрерывными потоками вливались за границы чужой страны.

А Москва пока ещё не знала о начале войны. В Москве жизнь шла своим чередом. Правда, из уст в уста передавалось известие, что все офицеры вызваны в свои полки. Все знали, что царь покинул Петербург и более месяца находится в Вильно при армии Барклая де Толли, делая смотры и манёвры войскам.