Театр начинается с выстрела

— А я? — даже обиделась Александра Федоровна, но ради справедливости согласилась: — Правда, только мне одной и доверяет. А насчет запасного, так когда-то ключей было три, но один давным-давно потерялся. А дубликат тогда никто делать не взялся. Уж больно ключ заковыристый — замок-то старинный. Вот и осталось их два. Когда она ведущей актрисой стала и только-только в эту гримерку заселилась, я ее предупредила, чтобы она, даже выходя на пару минут, всегда дверь запирала. Она покивала — поняла, мол, а на деле мне, видно, не поверила. Пришлось ей на собственном опыте учиться. Она тогда с одних съемок за границей привезла себе белый пиджак. Красоты необыкновенной! Пришла она в нем в театр, сняла в гримерке, а потом вышла в туалет. А когда вернулась, он уже был машинным маслом залит! Что мы с ним только не делали, а все без толку. Так и выбросила она его. С тех пор она гримерку даже на пару минут открытой не оставляет.

— А если предположить, что кто-то сумел сделать оттиск ключа и заказал по нему дубликат, — технологии-то теперь другие, вот и нашел он мастера, который способен это сделать, — начала рассуждать я.

— Такой сложный ключ по одному оттиску? Без замка? И чтобы он от родного не отличался? — иронично поинтересовалась Ковалева и посоветовала: — Ты, как к Анне поедешь, попроси у нее ключ да рассмотри как следует! Это же дореволюционная работа, таких заготовок ни у одного мастера нет.

— Хорошо! Убедили! Замок явно открывали ключом с вахты, — подняв руки в знак того, что сдаюсь, согласилась я. — А кто вообще мог воспользоваться ключом с вахты?

— Только Маша. Это уборщица. Больше никто, — уверенно заявила Александра Федоровна. — Уборщицы у нас приходят рано утром, потому что почти все совмещают и отсюда уже идут на основную работу. Они сразу берут на вахте все ключи от «своих» комнат, чтобы за каждым по отдельности не бегать, и идут работать, а потом все их скопом возвращают. Гримерку Аннушки уже давным-давно убирает Маша, и никто в театре о ней плохого слова сказать не может.

— А она могла дать кому-то ключ от гримерки Анны, если кто-то очень-очень попросил буквально на пару минут по очень уважительной причине?

— Нет! — отрезала Ковалева. — Объясняю так, чтоб ты поняла. Анна очень любит детей, а у Маши три девки, и тянет она их одна. Анечка все конфеты и сласти, что ей дарят, отдает им. А это тебе не карамельки на развес!

— А если Маша считает, что ей бросают подачку с барского плеча? В глаза улыбается и заискивает, а в душе ненавидит? Не может быть такого? — возразила я.

— Ничего ты не поняла! Вот поговоришь с Машкой и сама убедишься, что ошибаешься, — отмахнулась она. — Какая ненависть? Да она жалеет Анечку, что у той детей нет! Кроме того, она знает, как здесь все завидуют Анне, и никогда никому ключ не дала бы — а вдруг навредят?

— Хорошо, поговорю и разберусь, — пообещала я. — А кто-то из охранников мог дать постороннему человеку ключ?

— Никогда в жизни! — уверенно заявила Александра Федоровна. — Они все очень уважают Анечку за порядочность и честность — она же никогда ни о ком (ни в глаза, ни за глаза) слова плохого не сказала, хвостом направо-налево, как другие, не вертит. Несмотря на все свои звания, с техническими работниками общается как с равными, нос не воротит и не задирает. А то есть у нас такие паразитки, которые на нас как на обслугу смотрят.

— Намекаете, что они никому, кроме Анны и Маши, ключ бы не дали?

— Да чего уж намекать? — хмыкнула она. — Прямо говорю.

— Но кто-то мог взять и самовольно. Охранники ведь не только в своей конторке сидят, они по какой-то причине и отойти могут. Вот кто-то дождался момента, когда охранника на месте нет, и взял! Не сейф же у вас там, а шкафчик, как я видела, простой, его при желании и гвоздем открыть можно.

— На это я тебе ничего сказать не могу, но вот за то, что никто из охранников по своей воле Анечке не навредит, головой поручусь.

— Ладно! Давайте вернемся к делу, — предложила я. — Уехала Анна, а что потом было?

— А ничего! — нервно рассмеялась Александра Федоровна. — Димка начал репетицию сначала, но уже с Дашкой в роли Нины и Веркой в роли баронессы Штраль. А я смотрела на все это паскудство и жалела, что нет у нас в реквизите настоящего автомата. Расстреляла бы я их без малейшего колебания и последующего раскаяния. И рука бы не дрогнула! — медленно произнесла она и, вздохнув, продолжила: — В общем, закончилась репетиция, все по своим гримеркам разошлись, я к себе вернулась, и тут меня Борька вызывает. Прихожу, а Воронцов уже там. И Борька меня спрашивает, а не притворялась ли Анна? Она ведь не хотела Нину играть, вот и могла изобразить, что голос потеряла, чтобы ее с роли сняли. Я ничего отвечать не стала, только пальцем у виска покрутила. И тут Воронцов: «Я же вам говорил. Ей уже о душе думать надо, а не молодух играть! Значит, пока тираж не напечатали, вносим в программку изменение: в роли Нины Арбениной — Анна Ерлакова. Им там только одну букву и надо будет исправить».

— Какая Анна Ерлакова? — изумилась я.