— Все, Валера, дальше я сама, — вступила Вера. — О том, что у меня с жильем проблема, в театре все знали и очень сочувствовали. А тут у нас Воронцов появился, и почти следом за ним Дарья. То, что они любовники, все сразу поняли — такое не скроешь. Дарья за всеми, как коршун, следила, чтобы никто его не отбил, хотя на него никто и не зарился. А у нее просто врожденный талант какой-то! Такая жизненная хватка, какой я ни у кого не видела! Она в Москве никого и ничего не знала, но очень быстро нашла вот эту квартиру. Подошла ко мне и предложила на пару с ней ее снимать. И цена, поделенная на двоих, была очень приемлемая. Минус только один — спать придется вдвоем на одном диване. Дарья еще хмыкнула и сказала, что лесбийских наклонностей у нее нет, так что я могу быть спокойна.
— Только попробовала бы! — грозно сказал Валерий. — Я как с армии вернулся, так сразу в Верином общежитии, а потом и в театре свое присутствие четко обозначил, чтобы ни у кого никаких мыслей насчет нее не возникало! Я, если что, кмс по самбо, в армии за округ выступал. А Вере я, как все узнал, раскладушку из дома привез, чтобы она с этой шалавой на одной постели не спала!
— Мы с ней квартиру посмотрели, с хозяйкой обо всем договорились, с соседкой познакомились, которая за квартирой и нами присматривать должна была, деньги за три месяца вперед отдали, и хозяйка уехала. Валера мне помог сюда вещи перевезти, а Дарья за своими домой уехала. Вернулась она, но смотрю, какая-то не такая. В театре она по-прежнему за Воронцовым бдит и на складе с ним любовью занимается, а сама по вечерам почти каждый день уходит наряженная, накрашенная и возвращается поздно вечером, а то и рано утром. И она очень меня просила никому об этом не говорить. Я и молчала. А недели через две она посадила меня напротив себя в кухне и сказала, что съедет отсюда по-тихому.
— В каком смысле? — насторожилась я.
— В прямом. Чтобы никто не знал об этом. В общем, в поезде, когда возвращалась в Москву, она познакомилась с одним человеком. Уже в Москве они начали встречаться, и он ей предложил переехать в квартиру, которую он для нее снимет. Человек этот очень небедный, денег для нее не жалеет, но, наверное, женат, только ей муж и не нужен. Свою половину за нашу квартиру она так и будет продолжать мне отдавать, главное, чтобы все, особенно Воронцов, по-прежнему считали, что она живет здесь. Она и вещи кое-какие свои оставит, чтобы соседка, если вдруг с проверкой нагрянет, могла убедиться, что в квартире живут две девушки.
— Многостаночница, однако, — хмыкнула я. — Ты, естественно, согласилась.
— Конечно! Я понимаю, что непорядочно людей обманывать, но ведь Воронцов и сам ничем не лучше. А Дарье те деньги, что она мне давала, можно сказать, с неба упали, потому что честно заработанными так не разбрасываются. А у нас с Валерой появилась возможность нормально жить. И с тех пор Дарья в этой квартире ни разу не появлялась.
— Хватит, основное я поняла, — остановила ее я и попросила: — Расскажи мне все, что знаешь об отношении Дарьи к моей сестре.
— Дашка сначала себя скромно вела: присматривалась, прислушивалась, со всеми перезнакомилась, все сплетни, какие можно, собрала, чтобы ориентироваться, кто есть кто. Потом Воронцов объявил, что будет ставить «Маскарад», в роли Нины — Дашка, и она осмелела. А уж когда у нее Сухарик появился…
— Кто? — воскликнула я.
— Она так папика своего зовет. Так вот, когда он у нее появился, вообще обнаглела. Она почему-то меня своей подругой считает, вот и сказала мне, что года не пройдет, как она ведущей актрисой театра станет. Я ее спросила, с чего она это взяла, Ермакова вроде уходить никуда не собирается. А она мне на это, что уберут их из театра, что Анну Николаевну, что Бориса Ефимовича, потому что они уже давно всем надоели до изжоги, и новым главным станет Воронцов. И, видимо, не мне одной она это говорила, потому что один из охранников — его все Пантелеичем зовут — ей при всех сказал, чтобы она язык свой поганый попридержала, а имя Анны Николаевны даже произносить не смела. Она только фыркнула в ответ. А в следующую его смену ему заявила, да еще громко так, чтобы многие слышали, что он всего лишь капитан полиции, который и на службе копейки сшибал, и теперь на пенсии копейки считает, а ей полковники ноги целуют. Пусть сначала научится деньги зарабатывать, тогда и рот открывает, а пока его дело — двери открывать.
— Так ее папик полковник? — уточнила я.
— Не знаю, но то, что он военный, это точно, потому что она один раз сказала: «Он думал, что это я у него буду строевым шагом ходить. Хрена! Сам передо мной марширует и носок тянет! Со мной его командирские замашки не пройдут!» А еще я поняла, что денег у него много. Все вроде.
— А почему она его Сухариком зовет? Это от фамилии, от телосложения, от характера? Хоть как-то она это объяснила? — допытывалась я.