Театр начинается с выстрела

— Убью, с-с-с!.. — взревел он, вскочив на ноги, но тут же осекся, посмотрев на мальчишек. — Внуки, — буркнул он и сел обратно, а потом, переведя дух, сказал: — Дело в том, что Фролов с одной актрисой шуры-муры крутит. Зойкой Сизовой. Она баба разведенная, в самом соку, ей мужик для здоровья нужен, а дома у нее сын очень проблемный, туда никого не приведешь. А Фролов — жеребец стоялый, ему только дай, да и лестно ему, что он актрису трахает. Встречаются они в театре, в дни его дежурств. После спектакля все разойдутся, а она задержится, вот они и резвятся. Или она специально приезжает в театр, когда там никого нет.

— И давно это у них? — поинтересовалась я.

— Началось после того, как Воронцов с Лукьяновой в театре появились, — ответил он и выразительно посмотрел на меня. — Намек поняла? — Я кивнула. — У нас ведь как положено? Дверь за последним сотрудником закрыл и обязан сделать обход всего здания, а потом можешь дрыхнуть до утра. Вот пока он ходил и все проверял, она могла взять ключ и делать все что угодно. Когда Анна на съемках и так далее, Зойка все ее роли играет. Вот и решила она реванш взять.

— В каком смысле? — не поняла я.

— В театре есть один старик, механик сцены, так он рассказывал, что в свое время Борька никак не мог выбрать, кого ведущей актрисой сделать: Анну или Зойку. Зойка уж и в постель к нему ныряла, и из кожи вон лезла, а Анна тогда «Нику» получила. И вопрос сам собой решился. Анна примой театра стала, а Зойка таблеток наглоталась, еле-еле откачали. Вот Зойка зло и затаила! Наверное, когда Воронцов с Лукьяновой в театре появились и начали Анну задирать, она и подумала, что все на них спишут. Тогда с Фроловым и стакнулась с дальним прицелом. Знать бы еще, что это за порошок, — задумчиво сказал Пантелеич.

— Не знаю! — развела руками я. — Но и так ясно, что какая-нибудь гадость.

— Но Анна-то ничем не болела. Ходила не сказать чтобы веселая, но здоровая, — недоумевал он. — Два раза ей какую-то дрянь подсунули — и ничего, но там хоть ясно кто — Зойка. А на третий раз уже совсем непонятно, кто и что ей подсыпал, и она отравилась. Нет, Женька! В полицию надо обращаться! Я могу по старым связям пройтись и толкового следака из МУРа найти, потому что районные это дело не потянут.

— Да я бы с радостью, но Анна запретила! — раздраженно сказала я. — Она вокруг себя никакого шума и скандала не хочет. Сами небось знаете, что она от журналистов как черт от ладана шарахается. А тут они ведь набегут всем скопом. И ее дорогие коллеги им такого наговорят, что не приведи господи. Да эти писаки и в больницу к ней пролезут, чтобы в халате или под капельницей сфотографировать, а потом куда-нибудь на обложку тиснуть. Нет! Если Анна так решила, пусть так и будет.

— Но нельзя же это так оставлять! — возмутился Пантелеич. — Надо же что-то делать!

— Давайте сначала все до конца выясним, потом хорошо обдумаем, тогда и решим, — предложила я. — А то у нас, кроме домыслов, ничего нет.

— Согласен! — кивнул он. — Ни вещдоков, ни улик нет. Ладно! Давай подождем. Только ты меня в курсе держи, а то, не дай бог, влипнешь во что-нибудь, ну и кто тебя тогда вытаскивать будет?

Я оставила Пантелеичу свой номер, тепло попрощалась с ним и вышла на улицу. Я собиралась позвонить Крону и сказать, что у меня появилась новая информация, но тут услышала детский голос:

— Тетенька! Вас дедушка зовет!

Я узнала старшего из внуков Пантелеича и поспешила за ним. Тот сидел на скамейке очень расстроенный и при виде меня удрученно покачал головой.

— Я вот тут кое-что вспомнил. — Он горестно вздохнул. — Короче, это могла быть Лукьянова, — сказал он, и я от неожиданности обрушилась на скамью рядом с ним. — Я когда в среду в театр пришел, уборщицы, как обычно, уже работали. А они же постоянно мимо входной двери шмыгают, вот мы со Степанычем и решили пойти покурить.

— А вы курите? — удивилась я.

— Да! Но только когда жена не видит — мне же нельзя, — объяснил он.

— И что? У вас же на улице курят, — напомнила я.

— В том-то и дело, что дождик моросил, вот и не захотели мы мокнуть, поэтому в туалете курили.

— А Лукьянова, если она пряталась в театре, могла в это время потихоньку выскользнуть, а через некоторое время зайти с новой рожей, как будто ее там и не было, — закончила его мысль я, и он сокрушенно кивнул.

— Я тут Степанычу попытался дозвониться, чтобы узнать, видел ли он, как Лукьянова из театра выходила, а он вне зоны. А теперь он в Москве только в субботу утром появится, когда ему на дежурство заступать.

— Да-да, мне говорили, что у него на даче плохой прием, — вспомнила я. — Ничего не поделаешь, подождем. Тем более что у Лукьяновой мы теперь уже все равно ничего не узнаем. Ладно! Пойду я.

В этот раз мне никто не помешал позвонить Крону и сказать, что я с новостями. Как оказалось, у него их тоже много накопилось, и мы стали думать, где встретиться.

— Давай где-нибудь основательно пообедаем, — предложила я. — Я за целый день ничего, кроме кофе и оладушек, не съела.