Театр незабываемой застойной поры

Никогда не работавшая генеральша лазила по крыше, латала прохудившееся покрытие из прогнивших кусков рубероида. Вспомнила уроки покойной матери, села за швейную машинку – брала на переделку приносимое соседями старье. Юлечка шла после уроков на базу горбыткомбината за оставшимися после войны, присылаемыми с военных складов парашютами. Сидели вечерами напрягая зрение за распоркой, цепляли кончиками ножниц из швов едва различимые нити, выкусывали, вытягивали сорванными ногтями, гладили штука за штукой чугунным утюгом. Плюнули на интеллигентские привычки, занялись по примеру большинства «нижних» незаконными заработками. Скупали у окрестных рыбаков улов, перепродавали на субботнем базаре с риском угодить за спекуляцию в каталажку. Брали временных постояльцев, прятались за сараями при появлении финансовых инспекторов.

– Говорят, «из грязи в князи», – Зинаида Николаевна снимала со стенки липкую бумагу с трепыхавшимися мухами, вешала свежую. – А у нас вышло наоборот…

Его изо всех сил подталкивали к законному браку.

– Юленькин жених, – представляла при встрече с соседями генеральша. – Ученый, занимается театром.

Соседи натянуто улыбались, тянули руки:

«Будем знакомы… Как вас по батюшке?.. Закурить не располагаете?»

– Это какой же по счету жених? – осведомилась однажды чистившая в соседнем дворике курятник сисястая тетка в мужских штанах. – А энтот куда подевался? Из райздрава?

– Заткни рот, фашистка! – закричала в ее сторону генеральша. – В суд скоро пойдешь! За воровство!

– Это ты пойдешь под суд, Серегина, – сисястая тетка опиралась на метлу. – За клевету на члена партии!

Двор пребывал в состоянии незатихавших склок и разборок. Выясняли отношения, писали жалобы в редакции газет, депутатам Верховного совета. Из-за неубранного мусора, подбитого мальчишками из рогатки цыпленка, оставленной у чужого порога свеженаваленной кучи.

Вражда генеральши с жившей по другую сторону штакетника Елизаветой Кувалдиной носила сложный, запутанный характер. Продавший им балок забулдыга предупредил при расчете: чертовой Кувалдихе ни в коем случае не доверять, держать ухо востро. Расширяет свой участок, прирезает тайком куски от территории соседей. Действует хитро, по ночам, застукать трудно. Сучий потрох, не баба!

Новички не верили поначалу: ну, как можно, воровать у соседей землю? Штакетники же между двориками, живая изгородь!

Оказалось: можно! Генеральша со временем стала замечать: узенький их извилистый дворишко странным образом сужается. Шла зачем-то к выходу, остановилась: что за черт? Небольшой выступ возле калиточки в сторону соседки исчез, будто не было! Обследовала старательно пограничную полосу, обнаружила: разделявшие дворики несколько кустов живой изгороди и два горшка с геранью сместились в их сторону. Работа была проделана с дьявольской изощренностью: места перекопа прикрыты шматками дерна с пожухлой травой, присыпаны сухим песочком, комар носа не подточит.

Необходимо было действовать, остановить разбой! В одну из ночей генеральша и приглашенный за пол-литра сосед из крайнего балка Федор Недбайло устроились у окна кухонной выгородки. Кувалдину следовало схватить за руку в момент совершения преступления, обязательно при свидетеле. Иначе отвертится, обвинит в клевете – у нее повсюду знакомства, связи, свои люди, даже в райкоме партии, где она работала дворником и состояла на партийном учете.

Сидели в темноте, разговаривали вполголоса. Недбайло жаловался на жившего напротив холодного сапожника Абдильду, подглядывавшего, по его словам, в щели дворовой уборной, когда там справляла нужду дочь-разведенка Недбайлы Клавдия, растившая трехлетнего сынишку.

– Прирежу, Николавна, – бубнил уволенный за пьянку из пожарной команды Недбайло. – Мне теперь что воля, что тюрьма, одна хрень.

– Будет вам, Федор, в самом деле, – шепотом урезонивала его генеральша. – Придумали тоже: «прирежу»! Может, показалось Клавдии?

– Какой показалось, Николавна! – Недбайло остервенело склеивал самокрутку. – Он ей, подлец, в дырку свою орудию представлял! Клавка врать не будет!

Где-то за полночь клевавшая носом генеральша уловила за окном промелькнувшую тень.

– Федор, – позвала.

Уронивший голову на кухонный столик Недбайло тяжело всхрапнул.

– Федор, проснитесь! – тормошила она его.

– А! Пожар! Где? – бормотал тот. – Заводи мотор!

Генеральши кинулась к двери, выскочила на крыльцо.

Представшая ее глазам картина не поддавалась описанию. В темноте бархатной ночи, под звездами, лазила на карачках среди живой изгороди с тяпкой в руках Елизавета Кувалдина в теплых рейтузах поверх сорочки. Подкапывала пыхтя землю, утирала рукавом лоб. Обернулась на скрип двери.

– Чо не спишь, Серегина? – осведомилась буднично. Поднялась охая с колен. – Ленишься, соседушка, землицу перекапывать, изгородь поливать. Мне приходиться, – повысила голос. – По ночам. С ревматизмом… Чо ржешь-то? Больная что ль?

Генеральша тряслась на крыльце в припадке нервного хохота…